Ох, подруга, вот я в переплёт попала — стала в семье мужа за прислугу.
В глухой деревушке под Тулой, где ветер гоняет аромат ржаных полей, моя жизнь из сказки превратилась в каторгу. Меня зовут Алевтина, мне 28, и три года назад я вышла за Артёма. Думала — семью обрела, а на деле стала русской Золушкой, только без феи и бала. Служу свекру, свекрови, их родне — дочка, невестка, а по факту рабыня. Душа изболелась вся, а выхода не вижу.
**Любовь, что ослепила**
Встретила Артёма, когда мне 25 было. Парень из соседнего села — статный, с лукавой улыбкой, глаза как угольки. Познакомились на празднике села, он про дом, про детей, про то, как всем скопом жить — душа в душу. Я, городская, на эту лапшу повелась. Через год сыграли свадьбу, и я к нему в деревню перебралась. Не знала тогда, что это в кабалу навсегда.
Жили они с родителями — Пелагеей Степановной и Геннадием Михайловичем — в пятистенке. Брат старший, тётки, дядья — все тут как тут. Я думала, в родню впишусь, а с первого дня поняла: нужна им не как дочь, а как работница. «Ты молодая, крепкая, вот и крутись», — сказала свекровь, а я, дура, кивнула, не сообразив, что за ярмо на себя надела.
**Рабство вместо счастья**
С тех пор у меня день — как колесо: с утра до ночи кручусь. Подъём в пять, готовь завтрак на всех: свёкру — гречку, свекрови — оладьи, Артёму — яичницу. Потом уборка, стирка, огород. К обеду родня сваливается — вари борщ на десяток ртов, пеки пироги. Вечером — ужин, мытьё посуды, а ночью падаю без сил. И так каждый день, без передышки.
Свекровь командует, как царь: «Лёля, щи недосолила, Лёля, пол в сенях не вымыла». Свёкор молчит, но в глазах читаю: «Ты здесь чужая». Родственники заходят — даже «здравствуй» не скажут, садятся и ждут, когда подадут. Артём вместо защиты бубнит: «Мать, не перечь мамке, она жизнь знает». Его равнодушие — как нож по сердцу. Думала, мужем будет, а он — часть этой кабалы, где я последняя.
**Последняя капля**
Недавно меня прорвало. Когда Пелагея Степановна опять заныла про «невкусный» суп, а гости оставили посуду горой, я вскрикнула: «Я вам не холопка!» Все обомлели, а свекровь бросила: «Не ндравится — скатертью дорога в город. Тут тебе не мамин хвост лизать». Артём промолчал. Я выбежала во двор, рыдая, и осознала: в клетке. Уйти некуда — квартиры в городе нет, мать за тысячу вёрст. Но остаться — себя похоронить.
Даже лицо моё изменилось. Была румяная, ухоженная — теперь тень с потухшим взглядом. Подруга Натаха, увидев, ахнула: «Да ты как покойница! Сматывайся!» Но как уйти, если любила Артёма? Или уже нет? Его молчание убило ту девчонку, что под венец шла с надеждой. Чувствую — тону, а спасать некому.
**Тайный замысел**
Теперь коплю на побег. Тайком от всех складываю рубли — что с продуктов сэкономила. Хочу на снимаемую квартиру в Туле и — на волю. Но страшно: что мать скажет, которая так свадьбе радовалась? Что с Артёмом будет? Да и как одной выживу? А ещё знаю — свекровь со своей оравой меня на весь свет опозорит. В деревне их слово — закон.
Но вчера, помешивая щи под её брюзжание, я шепнула: «Вырвусь». Я не скот последний. Молода, силы есть. Может, работу удалённую найду, как Натаха, а может, в цветочный магазин устроюсь — всегда мечтала. Но жить в этом аду, где я — бесплатная кухарка, больше не смогу.
**Крик души**
Пишу тебе, подруга, как в последний раз. Попала в капкан, выйдя замуж за того, чья родня видит во мне тягловую скотину. Пелагея Степановна, Геннадий Михайлович, вся их свора — им лишь бы пахала. Артём, которого любила, стал их соучастником. Не знаю, как уйти. Но знаю — надо. В 28 хочу жить, а не гнить за чужой плитой. Пусть этот побег станет началом. Или концом — но уже моим.
