— Как же я скучаю, — вздохнула Татьяна, и её голос прозвучал громче, чем она ожидала в тишине избы.
Пальцы замерли над потрёпанным фотоальбомом. На выцветшем снимке Ваня улыбался, держа на плечах маленького Петю. Татьяна провела рукой по фотографии, будто гладя его по щеке. Девять лет прошло, а сердце болит так же.
За окном вьюга выла, швыряя снег в стёкла. Татьяна подошла к окну, где стояла свеча в медном подсвечнике. Годовщина. Именно в такие ночи его отсутствие ощущалось особенно остро.
— Я справляюсь, слышишь? — прошептала она в пустоту. — Петя уже почти догнал тебя ростом. А Мишка… вылитый ты.
Печка в углу потрескивала. Татьяна накинула старый пуховый платок и опустилась в кресло. Деревянный дом скрипел под напором ветра.
Не заметила, как задремала. Сколько прошло — минуты или часы? — но её разбудили три резких стука в дверь.
Татьяна вздрогнула, сердце забилось в груди, как пойманная птица. Кто мог явиться в такую пургу? До ближайших соседей — полверсты через снежные заносы.
Стук повторился — снова три удара, настойчивые и чёткие.
Она двинулась по тёмному коридору, цепляясь за стены. Взгляд упал на кухонный нож, лежащий на лавке. Схватила его, сжала в руке.
— Кто там? — голос дрогнул.
Тишина. Потом — снова три удара, ещё громче.
Татьяна приоткрыла дверь, и в избу ворвался морозный вихрь. На пороге стоял…
— Тань, это я. Вернулся.
Ваня. Её Ваня. Тот самый, что пропал девять лет назад. Щетина, усталые глаза, та же улыбка.
Нож упал на пол. Татьяна схватилась за косяк, чтобы не рухнуть.
— Ты же… — дыхание перехватило. — Тебя нет.
— Я здесь, — он шагнул вперёд и обнял её.
Тёплый. Настоящий. Пахнет морозом и хвоей. Татьяна вцепилась в его телогрейку, прижалась к плечу, и слёзы хлынули сами. Ноги подкосились, и они опустились на пол.
— Как? — только и смогла выдавить она.
— Знаю, ты не понимаешь, — он гладил её по волосам. — Всё расскажу. Давай закроем дверь — дует.
Помог ей подняться. Татьяна не отпускала его руку, будто он мог испариться в любой миг.
— Ребята? — огляделся он.
— Спят, — она не могла оторвать взгляда от его лица. — Выросли.
— Знаю, — он улыбнулся с лёгкой грустью.
— Как это возможно? — дрожащими пальцами прикоснулась к его щеке. — Тебя же… тебя больше нет. Я сама видела.
— Пойдём, — взял её за руку. — Надо поговорить. Времени мало.
Они прошли в горницу. Татьяна зажгла керосиновую лампу. Ваня сел на лавку, оглядывая дом, будто пытаясь запомнить каждую щёлку в брёвнах.
— Держишь хозяйство в порядке, — сказал он с одобрением.
— О чём ты?! — голос её сорвался. — Где был? Почему сейчас?
Ваня вздохнул и посмотрел в глаза.
— Расскажу. Только присядь.
Татьяна подбросила дров в печь. Огонь вспыхнул ярче, разливая по избе тёплый свет и длинные тени.
Она медлила, словно боялась услышать правду, потом подошла к буфету и достала его кружку — зелёную, с отбитым краем. Девять лет она стояла нетронутой.
— Не думал, что сохранишь её, — в его голосе прозвучало удивление, когда он взял кружку с горячим чаем.
Татьяна впивалась в него взглядом, боясь пропустить хоть малейшую деталь. Она изучала знакомые черты: морщинку у левого глаза, шрам на подбородке от детской драки. Рука сама тянулась к нему — пальцы скользили по запястью, плечу, щетине, проверяя, не мираж ли это.
— Ты настоящий, — прошептала она. Потом, едва слышно: — Где ты был?
Ваня долго смотрел на огонь, прежде чем заговорить.
— После того, как… ушёл, я не попал туда, куда обычно попадают. Заблудился.
Сделал глоток чая.
— Сначала было что-то вроде тумана. Густого, вязкого. Я блуждал там, не понимая, жив или нет.
Татьяна сжала его руку так, что пальцы занемели.
— Потом оказался в Лимбе. Это как… — он запнулся. — Как бесконечный вокзал, где поезда идут неизвестно куда. Там нет тел — только души.
Ваня посмотрел ей в глаза.
— Ты даже не представляешь, сколько там таких. Заблудившихся. Тех, кто не может уйти дальше.
— Кто они?
— Старик, который так и не помирился с братом. Девушка, бросившая ребёнка — она всё плакала. Парень, погибший в драке — он до сих пор не верит, что умер.
Он провёл рукой по волосам — этот жест кольнул её в сердце.
— Все хотят что-то исправить. Но не знают как.
— А ты? — она заглянула ему в глаза. — Чего хотел ты?
— Увидеть вас, — просто ответил он. — Все эти годы я только и делал, что вспоминал. Твой смех, когда я говорил глупости. Как Мишка засыпал у меня на плече. Как Петя впервые взял топор — так же осторожно, как я.
Он замолчал. За окном выла вьюга, но Татьяне казалось, будто весь мир — только эта горница.
— Я видела, как на тебя упало бревно, — вдруг сказала она. — Мне позвонили на ферму. Я бежала через всё село, в рабочем халате.
Лицо её исказилось.
— Ты не представляешь, как мне было тяжело. Я спрашивала: почему именно ты? Почему нас?
Она встала, подошла к комоду, достала потрёпанную бумажку.
— Видишь? Квитанция из ломбарда. Сдала бабушкины серёжки, чтобы купить детям лекарства.
Ваня обнял её сзади. Она почувствовала его тепло и задрожала.
— Тань, прости.
— За что? — повернулась к нему. — За то, что умер?
— За то, что оставил тебя одну. Что тебе пришлось быть сильной за двоих.
Татьяна заплакала — тихо, без рыданий.
— Каждый год в эту ночь
