Я два года работаю официанткой в кафе «Весёлый блин». Работа не самая престижная, но стабильная. Аромат свежесваренного кофе, звон тарелок, знакомые лица — всё это создаёт уют. Особенно по воскресеньям, когда солнечные лучи пробиваются сквозь шторы, а завсегдатаи неторопливо занимают свои места.
Среди наших постоянных гостей — пенсионеры Петр и Галина, которые делят порцию сырников и держатся за руки. Компания подростков после футбольной тренировки, шумная и вечно голодная. Мама с дочкой, аккуратно макающие блинчики в сметану. Даже бородатый парень с ноутбуком, заказывающий один и тот же омлет. Все они делают эту работу чем-то большим, чем просто разнос еды.
Но один человек выделялся среди остальных.
Он всегда сидел у окна, в третьем от входа уголке, в одной и той же выцветшей клетчатой рубашке. Ничего не заказывал, кроме кофе, иногда — пирожка. Молчал, смотрел в окно, словно разглядывая что-то важное за стеклом.
И каждое воскресенье оставлял мне тысячу рублей.
Без слов. Без объяснений. Просто аккуратно клал купюру под блюдце и уходил.
Сначала я подумала, что он ошибся, даже догнала его в тот день.
«Вы забыли!»
Он обернулся, улыбнулся и тихо сказал: «Это тебе».
И ушёл.
С тех пор так и повелось. Каждое воскресенье — тысяча рублей. Я живу в маленькой квартире с котом Барсиком, учусь на вечернем и еле свожу концы с концами. Эти деньги помогали платить за квартиру, покупать еду. Но важнее было другое — они давали понять, что кто-то меня ценит. Хотя я не знала почему.
«Как думаешь, зачем он так делает?» — как-то спросила я у подруги Кати, деля с ней бутерброд после смены.
Она пожала плечами: «Может, он богатый. Или ты напоминаешь ему кого-то. Дочь, например?»
Я рассмеялась: «Ты всерьёз считаешь, что у меня есть тайный миллионер-отец?»
«Всё бывает, — ухмыльнулась Катя. — Это же не сериал, но… у этого мужчины явно есть история».
И я не могла перестать думать об этом.
Он никогда не задерживался, не заговаривал. Но я замечала мелочи: как он улыбался, слыша детский смех, как однажды заплатил за чай пожилой паре и исчез до их благодарности. Как знал моё имя, хотя я его не называла.
А потом наступило воскресенье, когда всё изменилось.
Он выглядел бледным, уставшим, будто нес на плечах невидимую ношу. Спросил, взглянув на мою бейджик:
«Всё в порядке… Лена?»
Впервые он произнёс моё имя вслух.
Когда он уходил, я сфотографировала его на телефон. Не знаю зачем. Просто почувствовала — если не сделаю этого, он исчезнет. Выложила снимок в соцсети с подписью:
«Этот мужчина каждое воскресенье оставляет мне тысячу рублей. Никогда не говорит, зачем. Но его доброта значит для меня больше, чем он думает».
Через десять минут позвонила мама.
Мы редко общались — слишком много обид и несказанного. Но в этот раз я ответила.
«Зачем ты выложила это фото?» — её голос дрожал.
Я не понимала: «О чём ты?»
«Лена… этот мужчина… Это твой отец».
У меня перехватило дыхание.
«Не может быть. Я его не помню», — прошептала я.
Мама вздохнула: «Ты и не должна. Он ушёл, когда ты была младенцем. Я уничтожила все фотографии, все воспоминания».
«Почему?»
«Я злилась. Он ошибался, бросил нас. Не хотела, чтобы он снова причинил тебе боль».
Мир вокруг поплыл.
«Он вернулся несколько месяцев назад, — продолжила мама. — Он болен. Очень. Сказал, что хочет просто… взглянуть на тебя. Я не разрешила встретиться, но рассказала, где ты работаешь».
Тысячерублевые чаевые обрели смысл.
Это была не просто щедрость. Это — вина. Тоска. Последняя попытка сказать: «Я вижу тебя. Прости».
Я молча положила трубку и долго сидела в тишине. Перед глазами стояло его лицо. Отец. Человек, которого я никогда не знала.
В следующее воскресенье он снова пришёл.
На этот раз я села напротив.
Он смутился: «Лена…»
«Почему ты ничего не сказал?»
Он опустил взгляд: «Не думал, что ты захочешь меня видеть. Я испортил всё давным-давно. Просто хотел помочь… быть рядом. Даже если ты не знала».
Мне хотелось кричать, требовать ответов, спрашивать, где он был все эти годы.
Но я лишь сказала: «Ты мой отец. И ты ушёл».
Он кивнул: «Знаю. Прости. Я никогда не забывал о тебе. Но не знал, как вернуться».
«Мне не нужны твои деньги», — прошептала я.
«Знаю, — ответил он. — Просто не знал, что ещё могу дать».
Я встала: «Мне надо работать».
Когда вернулась к его столику, там никого не было.
Ни чашки. Ни денег.
Только салфетка.
На ней одно слово: «Прости».
Больше я его не видела.
Через две недели пришло письмо. Без обратного адреса. В нём — чек на сто тысяч рублей и записка:
«На твоё будущее. На дни рождения, которые я пропустил. На учебники. Надеюсь, однажды ты сможешь простить меня. — Папа».
Я долго смотрела на чек. Это были не просто деньги. Это — последняя попытка загладить вину.
Я не стала его обналичивать сразу. Спрятала в ящик рядом с той салфеткой. А потом оплатила им последний курс института.
Я до сих пор работаю в «Весёлом блине» по воскресеньям. Солнце всё так же пробивается сквозь шторы. Завсегдатаи на своих местах. Но третий столик у окна теперь пуст.
Проходя мимо, я улыбаюсь. Не из-за денег.
А потому что где-то там он всё же нашёл способ вернуться.
Пусть даже так.
