В маленьком городке под Самарой, где дни тянутся медленно, а родственные связи считаются священными, моя жизнь превратилась в настоящий ад. Я, Татьяна, мать троих детей-погодок, оказалась в отчаянном положении. Моя свекровь и мать, обе за пятьдесят, вдруг решили, что их личные интересы важнее моей борьбы. Они уехали на двухнедельный йога-тур на Алтай, бросив меня одну с малышами, и эта обида до сих пор жжёт сердце.
У меня трое ребятишек: Семёну четыре, Варваре три, а младшему, Егору, всего полтора года. Муж, Дмитрий, с утра до ночи пропадает на работе, чтобы прокормить семью. Я на него не в обиде — он старается. Но я одна против трёх крох, которым нужен глаз да глаз. Семён засыпает вопросами, Варя ноет без причины, а Егорка орет, если его не носить на руках. Мои дни — это бесконечная череда пелёнок, кастрюль и тряпок, и я уже на грани. Сплю урывками, силы на исходе.
Ещё когда я носила Егора, свекровь, Валентина Петровна, и моя мать, Лидия, клялись помогать. Говорили, будут гулять со старшими, присматривать за младшим, давать мне передохнуть. Я верила, как утопающий верит в соломинку. Но после родов всё изменилось. Валентина Петровна заявила, что у неё «свои интересы», а мать стала ныть про усталость и право на личную жизнь. Их слова резали, как нож, но я ещё надеялась.
А потом они нанесли удар. Словно сговорившись, объявили об отъезде на йога-ретрит. «Нам нужно перезагрузиться, — бодро заявила мать. — Таня, ты ведь поймёшь?» Свекровь добавила: «Мы в ваши годы сами справлялись». Я онемела. Они видели мои синяки под глазами, слышали мои мольбы, но их «духовный поиск» оказался важнее.
Я пыталась вразумить их: «Как я одна управлюсь? Егор температурит, Сёма дерется, я даже поесть не успеваю!» Мать отмахнулась: «Не придумывай, все через это проходили». Валентина Петровна хмыкнула: «Не раздувай из мухи слона». Их безучастие резало по живому. Я чувствовала себя ненужной, будто мы — помеха их «счастливой» жизни.
Дмитрий, узнав об их отъезде, лишь развёл руками: «Что я могу? Их право». Его равнодушие добило. Первый день без них был кошмаром: Егор орал, Варя разбила банку с компотом, а Семён устроил истерику из-за прогулки. Я орала на них, потом рыдала в подушку. Жизнь стала кромешным адом, а помощи ждать неоткуда.
Я позвонила матери, надеясь на проблеск совести. Но она, счастливым голосом, выдала: «Тань, тут такие пейзажи! Потерпи немного». Свекровь даже трубку не взяла. Их чёрствость добивала. Я вспоминала их клятвы любить внуков, а теперь они «просветляются» в горах, пока я тону в пелёнках.
Соседка, Галя, увидев моё измождённое лицо, зашла помочь. Услышав плач и увидев бардак, обняла меня. «Таня, держись, — прошептала она. — Я могу посидеть с детьми, пока ты вздремнёшь». Её доброта стала единственным лучом за эти дни. Чужая тётка оказалась роднее крови.
Прошла неделя, а я еле держусь. Егор всё ещё сопливит, я падаю с ног, а дети, чувствуя моё отчаяние, ноют ещё сильнее. Не знаю, как пережить оставшиеся дни. Мать и свекровь даже не звонят — будто нас и не было. Их эгоизм разрывает душу. Готова отдать всё, чтоб они просто погуляли с внуками. Но они выбрали себя, свои асаны и свой покой.
Я не смогу простить. Они знали, как мне тяжело, но предпочли комфорт. Мои дети для них — обуза. Этот урок горький: самые близкие могут предать в трудный час. Не знаю, как взгляну им в глаза после этого. Любовь угасает, боль растёт. Но ради Семёна, Вари и Егора я должна выстоять — даже если весь мир, включая родных, против меня.
