Когда его вносят в приёмный покой городской больницы в Москве, сразу видно, что речь идёт о спасателе Сейчас февраль. На улице нет снега, но свинцовое небо предвещает бурю, словно бы предвещая его скорое появление. Вдруг во дворе гремит сирена скорой помощи.
Похоже, привезли когото тяжёлого, прокомментировал дежурный врач, задумчиво глядя на приближающийся автомобиль.
Раздаётся скрип открывающейся двери, и в коридоре раздаются крики:
Откройте дверь, берите его сюда!
Дверь приёмного зала резко отворяется, и на пороге появляется мужчина с ребёнком на руках. За ними, держась обеими руками за голову, идёт женщина её лицо бледно, как у мертвеца, и она громко вопит:
Правда, он жив? Правда!
Я, как дежурный хирург, стою в тот самый злополучный день. Не люблю работать в выходные, но сегодня мне нечего терять, ведь будни летят быстро, а врачи, лаборанты и рентгенологи уже на месте, так что вопросы решаются быстрее.
Куда? спрашивает мужчина, куда меня вести? Пожалуйста, помогите, вы ведь военный доктор, вы всё сможете и он заливается слезами.
Все словно просыпаются от оцепенения:
Снимайте ребёнка с кушетки, резким голосом говорит старший врач смены, дежурный хирург, осмотрите малыша, а реаниматологи пусть готовятся.
Я бросаю взгляд на ребёнка и замираю. Год назад у меня была такая же смена: в декабре, когда в Москве лежит снег, к нам в приёмный приходит мать, потерявшая сына после прогулки на санках. Мы обыскивали весь район, вызывали службы, и в ночи нашли мальчика в пруду, где была открытая горловина и следы санок. Он был в синей куртке и красной шапочке, точно как сейчас.
Сколько времени прошло с момента, как вы его нашли? спрашиваю я.
Не знаю, отвечает отец, соседи обнаружили его в канаве, он ещё дышал, а потом в машине ему делали искусственное дыхание
Всё понятно, отойдите в сторону, коллеги, займитесь родителями, говорю я.
Осматриваю малыша, снимаю шапочку и расстёгиваю куртку. Лицо ребёнка синее, зрачки широкие, не реагируют на свет, пульс и дыхание отсутствуют.
Вода из лёгких удалена?
Похоже, нет.
Начинаю искусственное дыхание, наполняя лёгкие водой. Переворачиваю ребёнка на живот, ставлю колено под спину и сильно сжимаю, вытесняя воду из рта. Затем укладываю его на кушетку, делаю принудительный вдох, трижды нажимаю на грудную клетку, пытаясь запустить сердце.
Холодно, но мозг может ещё спасти, мыслю я, вспоминая случаи, когда люди спасались под снежной лавиной более суток.
Стрелки часов медленно отсчитывают две, три, пять минут, и внутри чтото начинает шевелиться. Похоже на тихое мурлыканье котёнка.
Вдруг ребёнок издаёт громкий, почти взрослый вдох, как будто вырывается из хватки смерти.
Срочно в реанимацию, переведите его на управляемое дыхание, он сам долго дышать не сможет.
Алешка, сынок, он жив? восклицает мать, потрясённая, доктора, он жив? Вы спасёте его?
Сейчас постараемся, отвечаю я, вызывая воздушноспасательную детскую реанимационную бригаду.
Алешку несут в реанимацию, пока ждём специалистов. В палате, где лежит малыш, царит напряжённая тишина, мягко мигают лампы мониторов, а аппарат искусственного дыхания работает на пределе, поддерживая его организм. Тонкие зрачки показывают, что жизнь ещё борется с бедой.
Через два часа в палату врывается команда «санавиации». После осмотра они дают заключение:
Ребёнок несъёмно, мозг погиб, отключите аппарат и ждите исхода.
Все в палате замолкают от шока.
Вы что? наконец находит голос реаниматолог, если зрачки реагируют, мозг жив.
Не обязательно, сколько прошло после утопления? Вода в лёгких, а реанимационные мероприятия в машине не помогли, уже начались необратимые процессы.
Я перебиваю:
Давайте попробуем, у нас нет детского катетера, но может у вас есть?
Конечно, но что это даст? спрашивает врач из прилёта.
Попробуем, в один голос отвечают медсёстры.
Они берут тонкий детский катетер и, едва вставив его, малыш будто услышал их. Сильный поток желтоватой жидкости, словно вырвавшейся из оков, обрызгивает всех вокруг.
Живой, живой! восклицают мы.
Останемся ещё полчаса, затем отключим аппарат, если он будет дышать самостоятельно, заберём его с собой.
Через три часа Алешку выводят из реанимации.
Прошёл год. Случай с Алешкой остаётся в памяти. Однажды в выходной день в мою дверь стучит мужчина, в лице и взгляде которого я узнаю чтото знакомое.
Вы меня не знаете?
Простите, вспоминаю… Вы у меня лечились или мы вместе работали? Подойдите.
Это тот мальчик, которого ты спас?
Изза его спины выглядывает улыбающееся детское лицо это сам Алешка.
Алеша? неожиданно говорю я.
Да, это я, Алексей. Приветствую тебя, спаситель. Мы долго не могли найти тебя, ваш адрес был неизвестен, а ты любил путешествовать. Теперь мы встретились, и ты можешь зайти, если не возражаешь.
Конечно, проходите, я, ошеломлённый, отвечаю.
Алешка читает мне стихи, бегает по комнате, рассматривает мою коллекцию ракушек, прислушивается к морю.
А я в бассейне, неожиданно говорит он, папа сказал, что каждый должен уметь плавать, чтобы не утонуть. Ты умеешь?
Конечно, умею, отвечаю я, добавляя, счастливого тебе плаванья, малыш.
Я уже давно на пенсии, но продолжаю работать хирургом в городской поликлинике. Во время очередной диспансеризации ко мне подходит высокий офицеркапитан третьего ранга.
Здравствуйте, Михаил Борисович, говорит он баритоном, давно хотел с вами встретиться.
Здравствуйте, Алексей Иванович, отвечаю, глядя в медицинскую книжку, мы знакомы?
Конечно!
Я вглядываюсь в его лицо, и в синеголубых глазах вижу знакомую искру.
Алексей? Алешка? неуверенно спрашиваю, это ты?
Да, я, конечно, я. Только что вернулся из академии и сразу нашёл вас. Желание выполнено. Я морской офицер!
