Мне кажется, любовь ушла
Ты, знаешь, самая красивая девушка на всём нашем факультете, сказал я тогда и протянул ей охапку ромашек, что купил у бабушек у метро.
Варвара рассмеялась и взяла цветы. Ромашки пахли летом и чем-то удивительно честным. Я стоял так, что сам себе казался человеком, который точно знает, чего хочет. А хотел я только её.
Наше первое свидание было на скамейке в Сокольниках. Я пришёл с пледом, термосом чая и бутербродами, которые испекла мама. Мы просидели на траве до тех пор, пока по парку не зажгли фонари. Я не мог не запомнить, как Варвара улыбалась, как я будто случайно коснулся её ладони, как смотрел на неё, будто в Москве больше никого не существовало.
Через три месяца отвёл её в кинотеатр на Арбате французская комедия, половину шуток я не понял, но смеялся громче всех. Через полгода познакомил с родителями на даче в Подмосковье. А через год сказал:
Ну, мы и так все ночи вместе, перебирая её волосы, заговорил я. Зачем, спрашивается, платить за две квартиры?
Варвара согласилась не из-за денег, конечно. Просто жизнь со мной вдруг обрела вес.
Наша съёмная однушка на юго-западе Москвы пахла борщом по воскресеньям и свежестью только что выглаженных рубашек. Варвара научилась жарить котлеты с чесноком и укропом так, чтобы я не мог отличить от маминых. По вечерам я читал ей вслух статьи про инвестиции и отечественный бизнес. Мечтал когда-нибудь открыть своё дело. Варвара слушала, подперев щёку ладонью, и верила каждому слову.
Строили планы накопить на первый взнос, взять ипотеку на квартиру, купить машину, потом дети, конечно же, двое: мальчик и девочка.
Всё у нас получится, целовал я её в макушку.
Варвара кивала, рядом со мной она не боялась буквально ничего.
…Пятнадцать лет совместной жизни нас обросили привычками. Квартира в хорошем районе с видом на сквер. Ипотека на двадцать лет всю эту тяжесть тянули вдвоём, отказав себе в отпусках и кино. Серебристая «Тойота» во дворе я сам выбрал, тщательно торговался, сам потом натирал до блеска каждую субботу.
Гордость разливалась по сердцу тёплой волной: сами всего достигли без родительских денег и знакомств, просто работали, копили, терпели.
Никогда не жаловалась Варвара, даже если, прикорнув на метро, просыпалась на конечной, даже если хотелось уехать к морю. Семья команда, так я говорил, и она верила. Мой покой всегда был для неё важнее всего; она приняла это как аксиому, вшила в свою жизнь. Плохой день у меня она готовит борщ, приносит чай, выслушивает. Проблемы на работе гладит по голове, тихо твердит: «всё наладится». Я в тупике находит нужные слова, не даёт опуститься.
Ты мой якорь, моя гавань и поддержка, шептал я в такие минуты.
Варвара просто улыбалась. Быть чьей-то опорой ей казалось, в этом и есть смысл.
Трудности были. Первый раз лет через пять, когда фирма закрылась, и я три месяца просидел дома, листая вакансии, хмурый и злой.
Второй раз оказалось тяжелее всего: проблемы с документами из-за коллег, потерял не только работу, но и приличную сумму. Продали машину иначе не рассчитаться.
Варвара и тогда не упрекнула ни словом, ни взглядом. Согласилась взять на себя подработки, ночами работала, на себя не тратила ничего. Главное для неё было как бы я не сломался, не потерял веру.
…Я оклемался, нашёл достойную работу, мы купили снова желанную «Тойоту». Жить стало легче.
Год назад на кухне Варвара вдруг решилась:
Может, стоит? Мне ведь уже не двадцать. Дальше тянуть…
Я кивнул, даже не раздумывая:
Давай готовиться.
Сколько раз она мечтала об этом: маленькие ладошки, запах детской присыпки, первый шаг по нашей гостиной, я читаю засыпающему ребёнку сказку.
Ребёнок. Наш ребёнок.
Всё изменилось. Варвара перестроила распорядок, рацион, стала ходить по врачам, пить витамины. Карьера отступила на второй план, хотя как раз тогда ей сулили повышение.
Ты уверена? спросила начальница, разглядывая её поверх очков. Такой шанс раз в жизни.
Варвара не колебалась: повышение это командировки, стрессы. Не время.
Лучше переведусь в филиал, спокойно сказала она.
Там пятнадцать минут от дома, работа скучная, но зато выходишь ровно в шесть.
Освоилась быстро: коллектив приятный, хоть и без особых амбиций. Обеды дома, послеобеденные прогулки, раньше ложилась спать всё ради будущего ребёнка, ради семьи.
А холод в отношениях подкрался тихо. Сначала всё казалось нормальным: я стал больше работать, уставал, на контакт не шёл.
Перестал спрашивать, как прошёл её день. Перестал обнимать на ночь, перестал смотреть так, как в первые годы когда называл самой красивой на факультете.
В квартире стало удивительно, почти физически, тихо. Раньше болтали часами теперь я с телефоном вечерами, на вопросы отвечаю односложно, ложусь спать лицом к стене.
Варвара ночами просто смотрела в потолок между нами разрослась пропасть толщиной в полматраса.
О близости и речи не было. Две недели, три, месяц Варвара даже перестала считать. Я всегда находил оправдания:
Устал ужасно. Давай завтра.
Завтра не приходило.
Однажды она открыто спросила, перегородив путь в ванную:
Что происходит? Только честно.
Я смотрел мимо неё.
Всё в порядке.
Нет.
Ты придумываешь. Такой период… Пройдёт.
Обошёл её, закрыл дверь. Шум воды.
Варвара стояла в коридоре, ладонь на груди там болело, глухо, но неотступно.
Держалась месяц, потом не вынесла:
Ты меня любишь?
Пауза. Очень страшная пауза.
Я… не знаю, что чувствую.
Она села на диван, выдохнула:
Не знаешь?
И впервые я посмотрел ей в глаза. Там была только пустота и растерянность. Ни искры ничто от былого огня.
Кажется, любовь давно прошла. Я молчал, чтоб не сделать тебе больно.
Всю весну Варвара жила в аду, не зная правды: ловила взгляды, анализировала слова, искала причины. Может, у меня проблемы на работе, может, возрастной кризис. Может, просто плохое настроение затянулось.
А я просто разлюбил. Молчал, пока она строила планы, готовилась к материнству, жертвовала карьерой.
Решение доросло внезапно. Хватит «а вдруг», хватит ждать. Хватит.
Я подаю на развод, спокойно сказала Варвара.
Я побледнел так, что самому стало не по себе.
Постой, подожди, не надо сразу. Может, попробуем?
Попробуем, как?
Ну, родим ребёнка вдруг всё изменится? Говорят, дети сближают.
Варвара усмехнулась грустно, почти зло.
Ребёнок всё только усложнит. Ты меня не любишь. Зачем нам семья для формальности? Чтобы потом разводиться, когда ребёнок на руках?
Мне нечего было сказать.
В тот же вечер Варвара ушла. Собрала вещи, сняла комнату у приятельницы. Через неделю подала на развод, когда руки перестали дрожать.
Раздел имущества обещал затянуться: квартира, «Тойота», пятнадцать лет совместной жизни и покупок. Юрист вздохнул: доли, оценки, переговоры. Варвара записывала, кивала старалась не думать о том, что наша жизнь теперь делится на квадратные метры и лошадиные силы.
Скоро она сняла себе собственную однушку. Училась жить одна: готовить на один, смотреть кино без разговоров, ложиться спать на всей кровати.
Ночами накрывало. Варвара лежала, зарывшись в подушку, и вспоминала: ромашки у метро, пледы в Сокольниках, мой смех, мои руки, слова «ты моя гавань».
Было невыносимо больно. Пятнадцать лет не выкинешь, как старую рубашку из шкафа.
Но сквозь боль стало пробиваться что-то другое: облегчение и чувство правильности. Ушла вовремя не привязав свою жизнь новым ребёнком, не застряв в мёртвом браке ради галочки.
Тридцать два года всё ещё впереди.
Страшно? Да. До паники.
Но справится, ведь по-другому нельзя. Иначе она не умела.
