Когда мать сказала «нет»: как Марфа спасла чужую семью
Марфа жарила картошку, как вдруг в дверь постучали. Открыв, она увидела сына — Степан стоял на пороге с котомкой и усталыми глазами.
— Мам, я ушёл от Дарьи, — выдохнул он, едва переступив порог.
— Как ушёл?! — воскликнула Марфа, отложив ложку.
— Надоело. Ни щи сварить не может, ни в избе порядок навести, лежит целыми днями… — голос его дрожал. — Пусти переночевать, а?
— Нет, — твёрдо сказала Марфа, вытирая руки о фартук.
Степан остолбенел:
— То есть как — нет?
— Так и есть. Не пущу. Но садись, поешь. Потом поговорим.
Сын уплетал щи с чёрным хлебом, будто три дня голодал. Между глотками жаловался:
— До свадьбы по трактирам похаживали — весело было. А как женился — думал, ужин сам на столе окажется. А она, как дитя малое, в книжках рецепты ищет — то пережарит, то недосолит. Делаю вид, что вкусно, а сам еле глотаю.
— Но старается ведь, сынок, — вздохнула мать. — Не у всех сразу получается. А ты только брюзжишь.
— Старается? Кто тогда в избе свалку устраивает? Всё валяется! Рубахи на лавках, на печи, даже в сенях. От сундука будто метель пронеслась. То дрыхнет, то в книжках копается. Я хожу, подбираю, сделал замечание — в слёзы.
— Молода ещё, глупая, — спокойно ответила Марфа. — А ты что, старик седой? Нюни распустил. Мужик должен пример показывать, заботу, тогда и жена за дело возьмётся.
— Но я её люблю…
— А она этого не видит. Вот и вся недолга.
Наутро, пока Степан ушёл в лавку, Марфа навестила Дарью.
Прихватила с собой муку да крупу, пришла — дверь открыла Дарья, сонная.
— Степана в лавку проводила? — спросила Марфа, шагая в горницу.
— А зачем? Сам собрался, кашу съел. А что?
— Тебе это и впрямь норм? А в горнице-то — хоть веником проходи. Полдень на дворе, а ты только глазки протёрла.
— Простите… поздно легла… книжки читала…
— Дарья, я тебя как дочь люблю. Пришла помочь. Давай приберёмся, обед сварим.
— Я сама справлюсь… Мы со Степой сами разберёмся.
— Ну как знаешь. Только потом не приходи ко мне слезами утираться. На, вот гостинцы.
— Спасибо. Не серчайте.
Шли дни. Степан всё чаще заглядывал к матери, а однажды и вовсе солгал Дарье, что в Нижний Новгород уехал. А сам просто не хотел домой.
— Осточертела, — ныл он. — Ни шить, ни прясть не желает. Только ленты да платья покупает. Работать не идёт. То козу просит, то сарафан новый. Я же не кошелёк бездонный.
Марфа слушала, не перечила. Но однажды вечером на пороге её избы появилась Дарья. В слезах.
— Матушка… он меня разлюбил… поздно приходит, не ест, не говорит… твердит, зря женился… Это вы его так научили.
— А может, твоя маменька чего недодала? Думаешь, только у мужа заботы есть? У жены они тоже имеются. Жить вместе — труд, а не хороводы водить.
Долго они беседовали. Марфа растолковывала, наставляла, просила. Решили: Дарья начнёт учиться стряпать, убираться, работу искать.
Прошло несколько месяцев. Марфа устроила невестку в швейную мастерскую, научила варить щи, печь пироги. Как-то позвали её в гости. На столе — уха, каша, блины.
— Мам, Дарья — находка! Ужинаем, как у купцов! Так быстро всему научилась.
Марфа смахнула слезу. Погладила Дарью по голове:
— Умница, дочка. Теперь всё у вас ладно будет.
Жизнь наладилась. По утрам супруги завтракали вместе, по вечерам — ужинали, дела делили. Степан перестал бегать к матери с жалобами, Дарья — с упрёками.
Через пять лет у них родилась дочь. На крестины собрали всю родню. После трапезы Дарья присела рядом со свекровью:
— Маменька, спасибо. Без вас мы бы разошлись. Я тогда такая дурёха была…
— Ты не дурёха была, а неучёная. А теперь — вот она, семья.
— Хочу пораньше в мастерскую вернуться. Поможете с внучкой? С моей матушкой по очереди?
— Да что ты, глупышка. Какое счастье — с детишками возиться.
С тех пор Марфа стала не просто свекровью — подругой. Теперь у молодых уже двое детей. Марфа на покое, внуки часто у неё ночуют. А когда спрашивают, как удалось брак спасти, она отвечает:
— Я всегда за баб стою. Потому и сыну достаётся, если ведёт себя не по-хозяйски.
