«Мама сидит у нас на шее» — когда я это прочитала, у меня сердце сжалось, будто в ледяных тисках.
В моей двушке долгие годы ютились мой сын Дмитрий с семьёй. После свадьбы они буквально ворвались ко мне с чемоданами и криками: «Мам, мы ненадолго, пока квартиру найдём!» Прошло десять лет. Я видела, как рождались каждый из внуков, терпела их болезни, бессонные ночи, гам, будто в общаге.
Невестка Ангелина один, второй, третий раз уходила в декрет. Когда дети болели — то она, то я брали больничные. Я тогда забыла о себе: вечный бег по кругу — пелёнки, кастрюли, размазанная по стенам манка. Ни минуты покоя, лишь упрёки: «Ты же бабушка, тебе положено».
Я ждала пенсию, как узник — амнистии. Думала, наконец-то заживу для себя. И первые полгода действительно казались чудом. Но иллюзии растаяли быстро.
Каждое утро — подъём в шесть, отвезти Димку с женой на работу, вернуться, накормить внуков, одного — в сад, второго — в школу. С младшей — гулять во дворе, потом обед, стирка, уборка, а вечером — музыкалка, уроки, сказки до хрипоты. Жизнь по таймеру.
Лишь ночью, когда дом затихал, я позволяла себе глоток свободы — книгу или пяльцы. Вышивка была моим спасением. Однажды, разбирая вещи, я наткнулась на его смс. Прочитала — и мир перевернулся.
«Мать на нашей шее сидит, — писал он кому-то, — ещё и на таблетки ей тратимся». Перечитала раз, другой. Сначала подумала — ослышалась. Но нет, он просто отправил не туда. Эти слова впились в память, как заноза под ноготь.
Я не устроила истерику. Не рыдала. Просто молча сняла комнату в соседнем квартале. Сказала: «Мне так удобнее». Аренда съедала почти всю пенсию, жила на гречку и чай. Но зато — одна.
Когда-то купила ноутбук. Ангелина усмехнулась: «Тебе, мам, это зачем? Ты ж даже в телефоне путаешься». Но я научилась. Подруга дочери показала азы, и я стала выкладывать фото вышивок в соцсети.
Сначала просто делилась, потом бывшие коллеги начали просить работы на заказ. Потом — их знакомые. А однажды соседка попросила научить внучку за скромную плату. Так у меня появились ученицы — три девочки. Деньги — копейки, но свои. И главное — я снова чувствовала себя нужной, но не обязанной.
Я больше не просила у Димы помощи. Не унижалась. Не звонила. Иногда видимся на семейных посиделках, но говорим только о дожде и борще. Я не злюсь. Просто не могу жить там, где я — обуза.
Теперь у меня свой угол. Там пахнет мятой, а не подгузниками. На стенах — мои вышивки, не каляки внуков. И на душе — может, не лёгкость, но хоть капля достоинства.
Я не хотела войны. Хотела благодарности. Или хотя бы правды. Но если сын решил, что я ему в тягость — пусть живёт без меня. А я — без него.
