29 июля, 2025г.
Сегодня я вспомнила, как бабушка Мария Петровна, получив диагноз, приняла всё с тем спокойствием, какое у неё было почти всю жизнь. Сидя за кухонным столом, налила себе крепкий чай, посмотрела в окно, открылока ей в глазах небо над Москвой и произнесла тихо, но решительно:
Я не собираюсь сидеть в четырёх стенах и ждать смерти. Хочу жить, пока могу.
Тогда ей исполнилось шестьдесят. Невысокая, всегда с лёгкой улыбкой, с тем огоньком в глазах, который не погасли годы, заботы, бытовые хлопоты и даже потери. Жажда жизни в ней была, как весенний росток, пробивающийся сквозь камень.
Всю свою жизнь бабушка провела в одном доме старом, но уютном, где пахло яблоками, мятой и свежим хлебом, испечённым в печи. В этих стенах она вырастила пятерых детей, помогала внукам, принимала гостей и переживала долгие зимы. Двор и дворяна стали её миром. Но, как выяснилось позже, она не хотела, чтобы её история закончилась именно здесь.
Через месяц после постановки диагноза Мария Петровна продала дом. Никому об этом не сказала лишь самой младшей тёте Ольге, которая сопровождала её к нотариусу. Остальные узнали случайно. Мой двоюродный брат Алексей, зайдя в гости, увидел пустые стены: без мебели, без штор, без запаха пирогов, которые когдато встречали каждого, переступающего порог. На двери висела табличка: «Частная собственность».
Через несколько дней нам пришло голосовое сообщение от неё. Голос был ровным, уверенным, чуть улыбающимся:
Я не собираюсь оправдываться. Это моё решение. Всю жизнь я трудилась теперь хочу пожить, пока могу.
Полученные от продажи средств бабушка отправилась в путешествие. Не за границу, не в дорогие отели просто по России, по своей стране, которую, как она призналась позже, почти не знала. Она посетила Черное море, Алтайские горы, древние монастыри, такие как Соловецкий, и маленькие городки, где люди всё ещё здороваются в переулках: Суздаль, Кижи, Плес.
Бабушка присылала нам открытки, короткие сообщения, фотографии улыбающаяся, загорелая, в окружении новых друзей. Порой исчезала на недели, а затем появлялась вновь: спокойная, вдохновлённая, будто после долгого разговора с самой собой.
Ктото в семье не понял её поступка. Говорили: «Как она могла? Это же дом, воспоминания, дети, внуки!» Другие восхищались её смелостью. А она отвечала просто:
Не хочу оставлять стены. Хочу оставить память, что я жила.
И действительно, она жила. Последний год, наверное, первый раз понастоящему. В её глазах вновь засиял тот блеск, который мы видели лишь на старых фотографиях. Она научилась радоваться каждому утру, не откладывая счастье «на потом».
Когда её не стало, мы открыли её маленький чемодан. В нём десятки билетов, туристические карты, старые открытки, записки с названиями кафе, где она бывала, и более ста фотографий: улыбающаяся на фоне моря, гор, старинных домов и улочек. На каждой жизнь, движение, свет.
Дома уже нет. Денег тоже почти не осталось. Но осталась свобода самое дорогое, что у неё было. Свобода быть собой, жить, как хочется, не ожидая разрешения и не оглядываясь назад.
Я часто думаю: если бы нам сообщили, что времени мало, что бы мы сделали? Оставились бы в четырёх стенах, среди привычных вещей и страхов? Или, как бабушка, наконец решились бы жить не «когданибудь», не «потом», а сейчас?
Возможно, в этом и кроется истинная мудрость не ждать смерти, а встречать жизнь открытыми глазами, как делала она.
