Когда мы переехали в новый дом, у меня было приятное предчувствие. Это была новая глава в нашей жизни, и я была готова к ней. Мой муж Кирилл и я радовались, что наш сын Артём получит новый старт. Недавно он столкнулся с травлей в школе, и мы все хотели оставить это в прошлом.
Дом раньше принадлежал пожилому мужчине по имени Сергей, который недавно скончался. Его дочь, женщина лет сорока, продала нам дом, объяснив, что ей слишком больно там оставаться и что она не жила в нём со дня смерти отца.
«Там слишком много воспоминаний, понимаете? — сказала она при первой встрече. — И я не хочу, чтобы он попал в чужие руки. Мне важно, чтобы здесь жила семья, которая полюбит его так же, как моя».
«Я вас прекрасно понимаю, Ирина, — ответила я успокаивающе. — Мы сделаем этот дом нашим семейным гнёздышком».
Мы с нетерпением ждали переезда, но с самого первого дня стало происходить нечто странное. Каждое утро у входной двери появлялся хаски. Это был старый пёс с седеющей шерстью и пронзительными голубыми глазами, будто смотрящими сквозь тебя.
Он не лаял и не шумел, а просто сидел и ждал. Мы, конечно, подкармливали его, думая, что он чей-то соседский пёс. Поев, он уходил, словно это было частью его ежедневного ритуала.
«Мам, а может, его хозяева плохо кормят?» — как-то спросил Артём, когда мы выбирали в магазине продукты и корм для собаки.
«Не знаю, Тёма, — ответила я. — Может, старый хозяин нашего дома его подкармливал, и он просто привык?»
«Логично», — согласился сын, кладя в корзину собачьи лакомства.
Сначала мы не придавали этому значения. Мы с Кириллом хотели завести Артёму собаку, но решили подождать, пока он адаптируется в новой школе.
Но хаски приходил снова и снова — каждый день, в одно и то же время, терпеливо сидя у крыльца.
Создавалось впечатление, будто он не просто бездомный. Он вёл себя так, словно это был его дом, а мы — временные гости. Это было странно, но мы не задумывались об этом слишком сильно.
Артём был в восторге. Я видела, как мой сын привязывался к этому псу. Он играл с ним, бросал палки, сидел на крыльце и разговаривал, будто они знали друг друга всю жизнь.
Я наблюдала из кухонного окна, улыбаясь этой неожиданной дружбе. Как раз то, что нужно было Артёму после всего, что случилось в старой школе.
Однажды утром, гладя собаку, Артём нащупал ошейник.
«Мам, тут имя!» — крикнул он.
Я подошла, раздвинула шерсть и увидела потёртый кожаный ошейник. На нём едва читалось:
Серёжа-младший.
Сердце ёкнуло.
Неужели просто совпадение?
Сергей — как прежний хозяин дома. Мог ли этот пёс быть его собакой? Тревожная мысль пробежала по спине. Ирина ничего о нём не говорила.
«Ты думаешь, он приходит сюда, потому что раньше тут был его дом?» — спросил Артём, широко раскрыв глаза.
Я пожала плечами, ощущая лёгкую дрожь.
«Возможно, солнышко. Но кто знает…»
В тот же день, после еды, Серёжа-младший начал вести себя странно.
Он скулил, ходил кругами у края двора, заглядывая в сторону леса. Раньше он так никогда не делал. Теперь казалось, будто он зовёт нас за собой.
«Мам, он хочет, чтобы мы пошли с ним!» — воскликнул Артём, уже надевая куртку.
Я колебалась.
«Дорогой, не уверена, что это хорошая идея…»
«Ну давай! — настаивал сын. — Надо посмотреть, куда он идёт. Мы возьмём телефоны и напишем папе. Пожалуйста!»
Мне не хотелось идти, но любопытство взяло верх. В поведении пса чувствовалась какая-то срочность, словно это не просто прогулка.
И мы пошли.
Хаски шёл впереди, оглядываясь, чтобы убедиться, что мы следуем за ним. В лесу было тихо, лишь хруст веток под ногами нарушал тишину.
«Ты всё ещё уверен?» — спросила я Артёма.
«Абсолютно! — ответил он. — Папа знает, где мы. Не переживай».
Мы шли минут двадцать, углубляясь в чащу дальше, чем я когда-либо бывала. Я уже собиралась предложить вернуться, когда пёс резко остановился у поляны.
И тут я увидела её.
Беременная лисица, попавшая в капкан, едва шевелилась.
«Боже мой… — прошептала я, бросившись к ней.
Она была слаба, дышала прерывисто, шерсть слиплась от грязи. Капкан впился в лапу, и она дрожала от боли.
«Мам, надо помочь! — дрожал голос Артёма. — Она же страдает!»
«Я знаю», — ответила я, пытаясь освободить её. Серёжа-младший стоял рядом, скулил, словно понимал её боль.
Наконец капкан поддался, но лиса не двигалась. Она лежала, тяжело дыша.
«Надо срочно везти её к ветеринару», — сказала я, доставая телефон.
Когда приехал Кирилл, мы аккуратно завернули лису в одеяло и повезли в клинику. Хаски, конечно, поехал с нами.
Казалось, он не хотел оставлять её.
Ветеринар сказал, что нужна операция. Мы нервно ждали в холодном кабинете. Артём сидел рядом с псом, гладя его густую шерсть.
«Мам, она выживет?» — спросил он тихо.
«Надеюсь, — ответила я. — Она сильная. Мы сделали всё возможное».
Операция прошла успешно, но, очнувшись, лиса завыла так, что эхо разнеслось по всей клинике.
Ветеринар не мог её успокоить, как и Кирилл. Но когда я вошла, она замолчала. Её взгляд устремился на меня, и, издав последний тихий вздох, она затихла.
«Такое чувство, будто она знает, что вы её спасли», — заметил врач.
Через два дня мы забрали её домой. В гараже мы сделали для неё логово, где она могла отдохнуть и восстановиться. Серёжа (как теперь звал его Артём) не отходил от Лисы ни на шаг.
Через несколько дней она родила четырёх лисят. Это было самое удивительное, что я видела в жизни. И она позволила нам быть рядом.
«Она подпускает только нас к детёнышам, — сказал как-то Артём. — Она нам доверяет».
Я улыбнулась.
«И псу тоже. Серёжа теперь
