Когда мы с мамой возвращались с рынка, я первым его заметил.
Он сидел не под лавкой, как обычно делают уставшие или бездомные собаки, а прямо на скамейке у автобусной остановки. Сидел по-человечески спокойно, уверенно, внимательно. Щурясь от снежного блеска, смотрел на дорогу, иногда поднимал голову и окидывал взглядом прохожих, словно кого-то искал. Не бегал, не лаял, ни к кому не подходил просто сидел и ждал. Это было удивительно почти по-человечески.
Мам, смотри! дёрнул я её за рукав. Пёсик!
Он был худенький, костлявый, с большими ушами, немного косолапый и неуклюжий, как подросток, ещё не привыкший к своим длинным лапам. Но больше всего меня поразили его глаза уставшие, но не потухшие. В них была глубина. Что-то, что нельзя передать словами, но чувствуешь сразу.
Мама оценивающе взглянула и устало вздохнула:
Не трогай. Наверняка в блохах. И прививок нет. В автобус его тоже не возьмём. Уйдём и он уйдёт.
Но пришёл автобус, потом ещё один а он всё сидел. Переступал с лапы на лапу, иногда озирался, но с места не двигался. Будто ждал. Будто выбирал кого-то среди прохожих. И когда он посмотрел на меня мне показалось, будто я услышал: «Ты ведь за мной пришёл?»
Мам, пожалуйста я ещё не умел «по-взрослому» уговаривать. Просто смотрел на неё, с комом в горле, со слезами в глазах. Он же замёрзнет
Мама закусила губу. Подняла взгляд на серое небо. Потом снова на пса. И медленно выдохнула:
Если до вечера никто не заберёт возьмём. Но помни, это твоя ответственность. Если папа будет ругаться самому объяснять.
Я закивал так, будто от этого зависела чья-то жизнь. Вернулся к остановке, снял шарф и завернул его, как в одеяло. Он не сопротивлялся. Только выдохнул, тихо, по-детски и спрятал нос в мою куртку.
Дома он ел молча, быстро, так жадно, что больно было смотреть. Не с радостью с отчаянием. Каждая крошка, каждый кусочек словно последний шанс.
Потом свернулся клубком на старом пальто и уснул. Будто теперь можно. Не надо больше держаться, бежать, надеяться. Теперь можно просто спать.
Как назовём нашего героя? спросила мама, убирая пустую миску.
Я задумался. И вдруг вспомнил:
Сегодня же двенадцатое апреля.
Ну и?..
Гагарин, ответил я.
Мама удивлённо подняла бровь:
В честь космоса?
В честь первого. Ведь он мой первый. И настоящий герой.
Мама улыбнулась, но имя прижилось. Гагарин остался Гагариным.
Поначалу было нелегко. Кошка сразу зашипела из-за двери и забилась в шкаф. Бабушка тут же заявила, что теперь в доме «пахнет псиной». А папа, который был в командировке, бушевал по телефону, что у него аллергия и мы все с ума сошли. Я всё это выслушал, кивал но не сдался.
Гагарин вёл себя почти идеально. Редко лаял, не требовал внимания, не грыз обувь. Просто был рядом. Постоянно. Спокойно. Будто ему достаточно было знать, что мы есть.
Он рос. Уши стали ещё больше, лапы вытянулись, он казался угловатым, но очень трогательным. Когда я возвращался из школы, он всегда ждал у двери не прыгал, не вилял, просто смотрел в глаза, словно спрашивал: «Как день прошёл?»
Он точно чувствовал моё настроение. Если я болел ложился рядом и не шевелился. Если плакал из-за проблем приносил мячик. Будто говорил: «Не грусти, давай поиграем». А если я с кем-то ругался садился рядом и клал голову мне на колени. Просто был.
Той зимой ударили настоящие морозы. Сильные метели, крепкий лёд на реке за школой все катались на коньках: дети, взрослые. Мы с Гагариным тоже ходили почти каждый день. Я кидал ему снежки, он ловил, бегал, скользил по льду. Было здорово.
В тот день я пошёл один. Подруга заболела, мама задержалась на работе. Снег валил хлопьями, вокруг была белая тишина. Только скрип моих шагов по насту.
Гагарин бежал впереди, петляя между кустами. Я подошёл ближе к реке. Лёд казался гладким, красивым, немного потрескавшимся но крепким.
Сделал шаг. Потом ещё один. И вдруг хруст.
Даже крикнуть не успел.
Всё провалилось под ногами. Вода накрыла с головой. Холод ударил в грудь. Паника. Руки скользили, не за что было ухватиться. Лёд крошился. Внутри всё кричало. Я не понимал, куда плыть, где выход.
И вдруг рывок.
Меня тащили за рукав.
Развернул голову. Гагарин.
Вцепился зубами в куртку, изо всех сил тянул. Сам скользил, падал, но не отпускал. Тянул, дёргал. Лаял, скулил, но не сдавался.
Как мы выбрались не помню. Только лёд под собой, окровавленные локти, дрожь во всём теле и он рядом. Мокрый, дрожащий, обнимающий меня всем телом.
Прижался ко мне. Будто боялся снова потерять.
Потом приехали врачи, мама, скорая. Меня в больницу, его к ветеринару. У меня лёгкое обморожение. У него воспаление, раны, истощение.
Нас спасли.
Через неделю я вернулся домой. Гагарин встретил у двери. Тихо подошёл, ткнулся носом в живот и лёг рядом. Без слов. Всё и так было ясно.
С тех пор он не просто пёс. Он мой космос. Мой Гагарин.
Прошёл год. Мы переехали. Новая квартира, новая дверь, на которой висит табличка: «Осторожно, внутри герой».
К реке он меня больше не пускает. Ни зимой, ни летом. Если собираюсь встаёт на пути. Смотрит в глаза. Не сердито. Просто твёрдо.
Иногда выходит на балкон и подолгу смотрит в небо. Будто что-то ищет.
Опять звёзды считаешь, Гагарин? смеюсь.
Он не отвечает. Просто кладёт голову мне на колени.
И становится тепло.
Очень.
Навсегда.
Если у вас есть своя история
