В ординаторской стояла непривычная, тяжёлая тишина. Галина Дмитриевна, старшая акушерка, сидела, уставившись в пустую чашку, со слезами на глазах. По столу были разбросаны кружки с остывшим чаем — будто их бросили впопыхах.
Но хуже всего был его стол. Тот самый, который всегда сиял безупречным порядком — ровные стопки бумаг, ручки в подстаканнике, степлер на своём месте. Стол, за которым работал наш Иван Петрович, или просто Ваня, как мы его звали. Теперь он был неузнаваем — завален помятыми документами, исписанными картами родов, смятыми масками, пустыми упаковками от лекарств.
Сам Иван Петрович сидел, опустив голову, смотря в никуда. Его руки — эти самые руки, спасавшие жизни в операционной десятилетиями, — дрожали. Крупные, сильные, с короткими пальцами, некрасивые, но волшебные. Именно они вытаскивали детей, когда, казалось, шансов уже не было. Никогда раньше я не видел, чтобы они дрожали.
— Жалоба пришла… — прошептала мне Галина Дмитриевна, пригнувшись. — Кто-то из начальства. Кричали: «Пенсионер, хватит». Всё, — голос её дрогнул. — Сказали: «На покой».
…Больше двадцати лет назад.
Я только окончил ординатуру. Вместе с Сашей, моим другом по учёбе, мы были на первом дежурстве. Роды — пятые, ребёнок в поперечном положении, времени — в обрез. Я нащупываю головку, но она сбоку, еле достаю. Саша держит живот, пытаясь стабилизировать положение. Мы оба в поту, руки скользят, сердце колотится…
И тогда вошёл он — Ваня. Без суеты, спокойно натянул перчатки. Одним движением, точно музыкант берёт ноту, через плодный пузырь нащупал ножки и — на одной потуге вывел их, на второй — уже держал новорождённую. Девочка. Закричала сразу. Живая.
— Мог быть разрыв, — сказал он тихо. — За него отвечал бы я. Акушерство — не про героизм. Про знание. Читайте, молодёжь.
И мы читали. Интернета тогда не было. Но был стол Ивана Петровича. А под ним — те самые книги, которых не сыщешь ни в библиотеке, ни в магазине.
…Пятнадцать лет назад.
Ночь. Преждевременные роды, сильное кровотечение. Малыша не спасли… Женщина на грани, я — в отчаянии. Стою в курилке, дрожащими пальцами зажигаю сигарету. Иван Петрович подходит, молча забирает её, выливает мой остывший чай и протягивает свой термос.
— Травяной сбор. И мёд с Алтая. Мне его каждый год привозят. Пей медленно. И попробуй поспать. Привыкай. Если рвать сердце на каждом случае — не доживёшь до следующей смены.
Я лёг. Он накрыл меня пледом, выключил свет и тихо закрыл дверь.
…Десять лет назад.
Я уже ведущий врач на смене. Иван Петрович задержался допоздна, зашёл попрощаться. В родзале — потуги, слабая динамика, головка стоит высоко. И вдруг — брадикардия. Ребёнок умирает. В операционную — не успеть. Решение — щипцы.
Ставлю наркоз, но ложки не сходятся. В голове пустота, руки ледяные. И вдруг за спиной — тихий голос:
— Бывает. Отойди на секунду…
Когда он успел переодеться? Он мягко подвигает меня, поправляет щипцы. Всё — сошлись. Я продолжаю. А он просто стоит рядом. Поддерживает. Потом говорит:
— Ну, я пошёл. Опять задержался. До завтра.
…Три года назад.
— Видишь эту розу? — говорит он, поправляя очки. — Была дохлая, а теперь — под потолок. А цвет! Жёлтая, с оранжевым отливом. Ты видел, как может цвести жизнь?
Мы сидим у него на даче. Теперь это его мир. Где сливы плодоносят третий год. Где он сам лепит вареники с вишней, с тонким тестом, своими руками.
— Жалко, уезжаешь. Внуков забираю на два месяца. А ты… — он смотрит, и в его глазах нет ни боли, ни обиды. — Конечно, скучаю. Но теперь я сплю. Представляешь? Как обычный человек. Сначала просыпался от страха — казалось, звонок. Потом не мог заснуть просто потому, что забыл, как. А теперь… теперь я живу. Дышу. И, может, впервые понимаю, что значит быть просто человеком. Не врачом. Просто дедом. С розами. С внуками. С домом.
Он замолкает, встаёт. И, проходя мимо куста, незаметно срывает пожелтевший листок. Одним движением, двумя пальцами. Роза даже не дрогнула. Только солнце коснулось её лепестков. И стало ясно — его руки всё ещё помнят, как спасать. Только теперь они спасают тишину. И сад. И жизнь.
Сегодня я понял: настоящие мастера не уходят. Они просто меняют инструменты.
