Когда пришла Радость
Глубокий мартовский вечер. Серый, как пепел после пожарища. Михаил Королёв шагал домой через пустынный двор, привычно щурясь под тусклым светом единственного фонаря. Тишина стояла такая, будто весь квартал вымер – ни души, только ветер шевелил мусор у подъезда да скрипела ржавая качелька на детской площадке.
Он уже доставал ключи, когда нос уловил резкий, приторный запах. Дешёвый кошачий корм. В памяти всплыло бабушкино село под Тверью, старый сарай и трое полудиких котеек, жадно лакавших из жестяной миски. Михаил резко обернулся.
На ступеньках сидела она.
Трёхцветная, с ободранным ухом и глазами, слишком мудрыми для кошки. Смотрела прямо на него – не выпрашивая, не пугаясь. Как будто знала, кто он. И зачем пришла.
Михаил замер. Потом медленно открыл дверь.
— Ну… заходи, если что.
Она вошла. Тихо, словно всегда тут жила.
Он не держал животных. Не потому что не любил – просто думал, что в нём ничего не осталось для заботы. Тридцать пять лет. Пятнадцать из них – на одном и том же заводе. После развода с Ириной общение свелось к «спасибо» в магазине да «подпишите тут» в бухгалтерии. Дом – это телевизор, консервы и пыль на подоконнике.
Он исчезал. По капле.
А потом пришла она.
Сначала просто спала в углу. Потом начала будить его лапой – осторожно, настойчиво. Он ворчал, но шёл на кухню. Сначала насыпал дешёвого корма, потом – подороже. Купил миску с резиновым дном. Потом – коврик.
А однажды заговорил с ней.
Не «кис-кис», а по-настоящему. Про работу. Про скуку. Про то, как пахло сеном в детстве. Она слушала – ушами шевелила, моргала. И он клялся – понимала. В её молчании было больше участия, чем в словах соседей.
Он стал возвращаться раньше. Варил борщ, жарил картошку. Включал «Кино» на стареньком магнитофоне. Иногда читал вслух – она любила это, укладываясь на подоконник, хвост кольцом.
И в какой-то момент он осознал:
— Я живу. А не дышу по инерции.
А потом она пропала.
Вышла вечером – и не вернулась. Михаил обежал все дворы, заглядывал под гаражи, стучался в подъезды. Расклеивал объявления с фото. Даже курил с дворниками, которых раньше избегал.
Тщетно.
Тишина вернулась. Теперь она звенела в ушах, как морозный ветер. Он снова засиживался на работе. Не включал свет. Пил чай, глядя в тёмное окно, где отражался лишь его силуэт.
А потом…
— Дядь! Это ваша?
Девочка в розовой пуховике держала на руках грязный комок шерсти.
— Она у нас неделю жила, – сказала ребёнок. – А сегодня выбежала за вами…
Михаил не дышал. Кошка потянулась к нему, тихо урча.
— Спасибо… – прошептал он. – Как тебя зовут?
— Аня. А её?
Он вдруг понял – у неё нет имени. Она просто… была.
— Радость, – сказал он.
— Хорошее имя, – кивнула Аня.
Теперь они часто виделись во дворе. Аня болтала про школу, про сериалы, про кошку, которая стащила у неё котлету со стола. Иногда просто махали друг другу – и в этом было что-то настоящее.
А Радость лежала на подоконнике. Или мурлыкала у него на коленях, когда он читал. Иногда Михаил говорил ей то, чего не сказал бы никому – про страх, про боль, про Ирину. Она слушала. Молча.
И когда её холодный нос касался его руки, он знал – она здесь.
И он – тоже.
С Радостью.
