Когда рёв двигателя «Мерседеса» окончательно растворился среди деревьев, тишина опустилась на меня, словно тяжёлое одеяло. Я стояла с сумкой в руках, колени дрожали, каждый вдох отдавался болью. Воздух был наполнен запахом сырой земли, мха и гниющих листьев. Птицы замолчали. Казалось, сам лес знал: здесь что-то не так.
Я больше не кричала. Слёзы, которые не пришли на похороны, хлынули сами. Не от горя. От унижения. От осознания, что собственная кровь мой сын выбросил меня, как старую мебель.
Присела на поваленное дерево, пытаясь собрать мысли. Солнце клонилось к закату, свет пожелтел, тени вытянулись. В тишине слышала только стук сердца. Знала: если останусь здесь, умру. Но не собиралась давать ему такого удовольствия.
Достала из сумки фотографию мужа. Его лицо, старая добрая улыбка смотрели на меня.
Видишь, Николай, прошептала. Вот кого ты растил. Вот этим «хорошим мальчиком» гордился.
Слеза упала на снимок. И в тот миг во мне что-то щёлкнуло. Не страх взял верх, а воля. Та самая упрямая, крестьянская воля, что держала меня всю жизнь.
Поднялась. Если он думал, что я тихо сгину здесь, то плохо меня знал. Я пережила войну, колхозы, инфляцию, больницы. Переживу и это.
Шла. Не знаю, сколько времени. Лес густел, ветки хрустели под ногами. Сапоги в грязи, сердце колотилось в горле. Потом вдалеке шорох, потом силуэт избушки. Заброшенная охотничья изба. Крыша покосилась, окна заколочены, но внутри было сухо. Нашла старый плед. Легла на лавку и под уханье совы уснула.
На рассвете проснулась. Болело каждое сухожилие, но мысли были ясны. Знала, что делать: вернуться в город. Не из мести. За правдой. Потому что тот, кто способен бросить мать в лесу, уже не человек. И такие должны знать: жизнь долгов не прощает.
Бродила часами, пока не услышала шум машин. Вышла на дорогу. Грузовик притормозил. Водитель, бородатый мужик лет шестидесяти, уставился на меня:
Боже правый, бабушка, вы как здесь оказались?
Домой иду, тихо ответила. Только сын забыл меня забрать.
Он не стал допытываться. Посадил в кабину, довёз до города. Пошла в полицию. Молодой сержант смотрел на меня с недоверием:
Бабуля, вы серьёзно? Говорите, сын вас в лесу бросил? Может, недоразумение?
Достала телефон старую кнопочную звонилку. Показала единственное фото, сделанное из машины: чёрный «Мерседес», исчезающий среди деревьев.
Думаю, это не недоразумение, сынок, сказала.
История быстро разлетелась. Газеты пестрели заголовками: «Сын богатого бизнесмена бросил мать в лесу». Соседи, знакомые, прихожанки из церкви все обсуждали. Фотография Андрея с похорон, в чёрном костюме, теперь значила другое: холодность, позор.
Когда его вызвали в полицию, он был бледен, нервничал. Столкнулись в коридоре.
Мама зачем ты это сделала? Теперь всё кончено. Бизнесу, репутации всему!
Взглянула на него. В глазах не было вины только страх.
Мне тоже было конец, сынок, тихо ответила. Просто я решила выжить.
Разбирательство тянулось неделями. Он нанял адвоката, твердил о «недоразумении», что «испугался». Даже извинялся, но я знала: это не раскаяние, а попытка смыть с себя позор.
Суд признал его виновным. Опасность для жизни, оставление пожилого человека. Полтора года условно, штраф, исправительные работы. По закону мягкий приговор. Но настоящее наказание было не в этом.
На ступенях суда он остановился, взглянул на меня пустым взором.
Ты разрушила мою жизнь, еле слышно прошептал.
Нет, сынок, ответила. Ты сам её разрушил. А я просто вышла из того леса.
Больше я его не видела. Он продал квартиру, уехал за границу. Говорят, живёт где-то в Германии.
Я осталась. В той же квартире, которую он хотел отобрать. Сделала ремонт.
Стены сменили цвет, на окнах герань. Каждое утро варю кофе крепкий, с молоком, без сахара. И всегда ставлю две чашки. Одну мужу.
На подоконнике лежит маленький белый камешек. Тот самый, о который я ударилась коленом, упав на лесной тропе. Напоминание. Не о боли о силе.
Потому что старость начинается не тогда, когда тебя выбросили. А когда ты сам веришь, что в тебе больше нет жизни.
Я не поверила.
И потому всё ещё живу.
