Вера стояла у окна, вновь перебирая в памяти случившееся. Вечером к их двери принесли траурный венок — чёрный, с лентой, на которой чётко вывели её имя. Ни подписи, ни записки — лишь ледяное молчание, застывшее среди искусственных цветов.
Муж, Игорь, лишь пожал плечами:
— Может, перепутали? Или кто-то пошутил…
— Перепутали? — Вера смотрела на него, будто видя впервые.
Она знала, откуда это. Знала, как точно был указан адрес. И знала, кто в их окружении — годами — не называл её по имени, кто шептал за спиной, а иногда и в лицо: «Не пара ты моему сыну». Свекровь.
Лариса Степановна верила, что её Игорь заслуживает большего: красавицу из хорошей семьи, без «грузных» родственников и, желательно, без лишних вопросов. А Вера? Скромная, работящая, в детстве сама перешивала старые платья матери. Зато любила Игоря искренне.
Но Ларисе Степановне не нужна была любовь. Ей нужен был контроль. А когда контроль ускользал — она мстила.
Сначала — колкие фразы, «добрые» советы. Потом — «случайно» испорченные вещи, «подарки» с намёком. Затем — чужие носки в шкафу, будто Вера кого-то прячет. Будто в их квартире, где каждая вещь на счету, можно что-то утаить.
Игорь отмахивался: «Сама уронила», «Кошка занесла». Даже когда в корзинке с грибами из «гостинца» заползала гадюка, он лишь буркнул:
— Лес рядом, мало ли…
Вера тогда плакала в ванной. Не из-за змеи. Из-за людей, которые притворяются близкими, а сами сеют яд в твоём же доме.
Она терпела. До дня, когда застала Игоря с другой. На их кухне. Смеющуюся, в дорогом платье, с маникюром, который Вера себе позволить не могла.
— Сама пришла! — выпалил Игорь, даже не пытаясь соврать.
Вера молча показала на дверь. И на венок, который так и не выбросила. Такие «подарки» не выбрасывают — они как печать, как последняя точка в истории, которую ты читала сквозь слёзы.
После развода она уехала. Он остался с матерью. А через год соседка сообщила:
— Слышала? Твоя бывшая свекровь вышла замуж. За того самого — своего давнего друга…
Вера усмехнулась. Не со злостью. С пониманием: её место в той семье хотели занять. Не ради сына. Ради себя.
Теперь она жила в новой квартире. Глядела на венок — да, хранила его — и шептала:
— Спасибо. Ты не был проклятием. Ты стал свободой.
