Утро дышало ледяным паром, словно зима накрыла город внезапным саваном. Игорь собирал вещи в тишине, режущей уши острее любых криков. Ни слёз, ни хлопков дверью — лишь шуршание аккуратно сложенных джинс, щелчок вынутой из розетки зарядки, шорох зубной щётки в футляре. Он замер у окна, впитывая взглядом двор в Перми. Не прощался — запоминал, как падает свет на облезлый подоконник, как тень от бабушкиных штор ложится на пол. Даша спала. Или делала вид. Скорее второе — её дыхание было слишком размеренным, как у ребёнка, притворяющегося спящим.
На кухне щёлкнул чайник. Руки не дрожали, но внутри всё рассыпалось — словно старые дубовые листья, выпавшие из потрескавшейся книги. Не горечь, не боль, а тишина, ставшая неподъёмным мешком с песком, мешающим захлопнуть чемодан.
Они не ругались. Не предавали. Не кричали. Просто перестали быть одним целым. Будто каждый день, по песчинке, они отдалялись, не замечая, как между ними вырос ледяной провал, где эхом откликалась пустота.
— Когда уезжаешь? — спросила Даша, возникнув в дверях. Голос её был ровным, будто она спрашивала не о нём, а об оставленном на стуле шарфе.
— Сейчас, — ответил Игорь, не поднимая глаз. Он знал: посмотри — и не уйдёт.
Она молчала. Он не оборачивался. В этой тишине было всё: и «останься», и «уходи», и «я не могу», и «мы оба виноваты». Она висела в воздухе, как последняя ниточка, за которую можно было уцепиться, но оба боялись дотронуться.
Он вышел, оставив ключи на тумбе у двери. Не оглянулся. Лестница пахла щами, сыростью и утренней спешкой — где-то хлопнула дверь, где-то зазвенела ложка. Игорь спускался, словно завершал давно пройденный уровень: без эмоций, без ошибок. Внутри было пусто, будто после долгой болезни — чисто, но страшно.
Сперва жил у друга, в хрущёвке на окраине. Потом снял комнату — с жёлтыми обоями и кроватью, скрипевшей, как старые ворота. Начал бегать по утрам не от любви к спорту, а чтобы усталость заглушала пустоту. Ходил в другой магазин, где кассирша не знала, что он любит «Беломор». Включал радио, даже когда не слушал, лишь бы не слышать тишину. Искал новые улицы, новые лица, новые привычки. Менял всё. Но тишина внутри не уходила. Каждую ночь она садилась на край кровати, смотрела в потолок и не отпускала.
Даша осталась в их квартире. С их скатертью, с его зажигалкой на полке, с его тапочками у двери. Полка в ванной стояла нетронутой, открытка на холодильнике — на месте. Они стали чужими — без драк, без измен. Просто потому, что не договорили. Потому что каждый ждал, что первый шаг сделает другой.
Прошло три месяца.
Они столкнулись в аптеке — в хмурый полдень, когда улицы были пусты. Игорь брал бинты и цитрамон. Даша — микстуру от кашля и йод. Их взгляды встретились, и оба замерли, будто попали под внезапный ливень.
— Привет, — сказал он чуть глуше, чем хотелось.
— Привет, — ответила она, всматриваясь. — Ты похудел.
Он пожал плечами. Хотел сказать что-то простое: «Проект, бессонница, дела». Но промолчал. Купил своё и вышел первым, нарочито медленно, будто это что-то значило.
Через два дня он написал. Без предисловий: «Кофе. Без разговоров». Без надежды. Просто отправил. Она ответила почти сразу. Согласилась. Коротко. Будто ждала. Или знала, что он напишет.
Встретились в кафе у старого парка. Пахло корицей, кофе и чем-то неуловимо новым — словно только что распакованным. Игорь смотрел на неё — уже не свою, но до мурашек знакомую. Даша смотрела на него — без гнева, но словно через мутное стекло, за которым осталась их общая жизнь.
— Я думала, ты вернёшься, — сказала она. Спокойно, как о чём-то неизбежном.
— Я ждал, что ты позовёшь, — ответил он. Тихо. Без упрёка.
Они чуть улыбнулись — горько, но легко. Как люди, осознавшие что-то важное, но не знающие, что с этим делать.
Иногда между людьми вырастает не стена, а тишина. Такая, что страшно её нарушить. Потому что в ней — боязнь услышать правду. Или не услышать ничего.
Они не сказали: «Давай попробуем снова». Не бросались в объятия, не искали волшебных слов. Просто пили кофе. Медленно. Каждый в своей тишине. Потом разошлись — каждый своей дорогой. Без обещаний. Без оглядок.
Но через час она написала: «Если захочешь ещё кофе — я не против».
Он ответил: «Я как раз хотел предложить то же».
Это было не о любви. Не о возвращении. Это было о тишине, которая наконец стала чуть легче. О том, как они услышали друг друга — не в словах, а в паузах между ними, где теперь было меньше боли. И чуть больше воздуха.
