Бабушка Надя сидит за кухонным столом, вяжет тёплые варежки — аккуратно, ряд за рядом. По паспорту она Надежда Степановна, но в деревне все зовут её просто Надей — по-родному, по-доброму.
В доме стоит зимняя тишина, только поскрипывает старый радиоприёмник на комоде. Вдруг скрипит дверь. Бабушка поднимает глаза — и замирает. На пороге стоит… сам Дед Мороз. Красная шапка, белая борода, меховая шуба — всё, как полагается.
— Добрый вечер, Наденька! — улыбается он. — Гостя встретишь?
Надя поправляет очки, всматривается в гостя, в его мешок и валенки, и растерянно выдыхает:
— Батюшки, неужели правда? Да с чего бы?..
— Как с чего? — смеётся дед. — Сегодня же тридцать первое декабря! Все Новый год встречают. Вот и я к тебе — с гостинцем.
— Да кому я нужна, старуха? Иди к ребятишкам, пусть стишки читают. А я что? Без сюрпризов.
— Детей-то в деревне — раз-два и обчёлся. А ты вон какие варежки вяжешь, — кивает на её работу. — Значит, и тебе подарок полагается.
— Ну ладно, раз пришёл, давай, радуй, — ухмыляется бабушка. — Только стихи не жди — спина болит, еле двигаюсь.
— Тогда расскажи, что доброго в этом году сделала.
— Да что я… — задумывается Надя. — Внукам шарфы связала, соседям — носки. Урожай с огорода раздала. Может, и не от сердца, а просто заняться нечем.
— Не прибедняйся. Вот это и есть добро — когда просто так, от души.
— А мой-то старый где-то шляется. Утром ушёл — и пропал.
— Да я к нему тоже загляну. Ну как, всё такой же баламут?
— Ещё какой! По избам ходит, байки рассказывает, частушки орет. Чтоб народ не грустил.
— Любишь его?
— А ты как думаешь? — улыбается Надя. — Пятьдесят лет вместе. Притворяемся, что плохо слышим, не всё замечаем. И не ссоримся. А зачем?
Дед Мороз достаёт из мешка платок — пушистый, с узорами, переливающийся.
— Вот, держи. Наденешь — и на десять лет моложе станешь.
— Красота-то какая! — глаза бабушки загораются. — Всю жизнь такой мечтала. Спасибо, родной!
— Благодари супруга, — подмигивает дед. — Это он мне письмо написал.
Выходит в сени, снимает шубу, шапку и прячет в сундук.
— Эх, Наденька… — бормочет он. — Не узнала родного голоса. Или делает вид?
А бабушка крутится перед зеркалом в новом платке и шепчет:
— Вот так и живём, Сереженька… Словно ничего не знаем. А знаем. Просто любим по-своему. И чудо — в этом.
