Меня выписали из больницы, сказав родным, что мне нельзя оставаться одной, — так начался мой горький урок.
В тихом уголке под Новосибирском, где деревянные дома хранят воспоминания о прошлом, моя жизнь, отданная детям, обернулась предательством. Я, Валентина Семёновна, всю себя отдала сыну и дочери, но, очнувшись на больничной койке, поняла: те, ради кого я жила, отвернулись от меня. Боль ударила в самое сердце, зато открыла глаза — кто по-настоящему ценит мою заботу.
Оглядываясь назад, я спрашиваю себя: была ли хорошей матерью? Может, мои ошибки превратили детей в таких чёрствых? Оставшись вдовой, я одна тянула их. Сыну, Владику, едва исполнилось три месяца, а дочке, Оле, — пять лет. Вкалывала без отдыха, хваталась за любую работу, лишь бы поставить их на ноги. Не позволяла себе слабости — знала, кроме меня, о них никто не позаботится.
Я дала им всё, что могла. Оля и Владик получили образование, нашли хорошую работу. Пока силы были, нянчила внуков — Стёпку, Олин сын, и Витьку, Владькин. Дарила им игрушки, подкидывала деньги, забирала из школы, а летом забирала к себе, чтобы родители отдохнули. Делала это с радостью, верила — любовь вернётся.
Но однажды всё перевернулось. Мне стало плохо, попала в больницу. Оля зашла разок, Владик лишь звонил. Через две недели меня выписали, велели беречься. Но на следующий день дети привезли внуков. Стёпка с Витькой носились, как угорелые, а я, едва живая, пыталась за ними уследить. Через два месяца ноги отказали — не могла встать.
Позвонила Владику, умоляла отвезти к врачу. Он отмахнулся — дел много. Оля тоже не приехала. В слезах вызвала такси. Врачи покачали головами — организм сдал. Велели лежать, но утром я не смогла подняться. В панике набрала Оле, а она холодно бросила: «Вызывай скорую». Меня снова увезли.
Врачи сказали детям: без ухода мне не выжить. Оля с Владиком начали спорить, кто возьмёт меня к себе. Это было унизительно, будто я — старый чемодан, от которого хотят избавиться. Оля ныла, что в её двушке тесно. Владик орал, что его жена беременна и свекровь не потерпит. Их слова резали, как лезвие.
Я не выдержала: «Идите прочь!» — закричала, задыхаясь от слёз. Они ушли, оставив меня одну в палате. Я лежала и плакала, не понимая, как мои родные стали такими жестокими. Неужели я сама их такими вырастила? Всю ночь металась, разрываясь между болью и пустотой.
Утром ко мне зашла соседка, Наталья, молодая мать-одиночка. Она всегда обо мне беспокоилась, приносила суп, спрашивала про здоровье. Я не выдержала, разрыдалась. Наталья, не раздумывая, сказала: «Раз свои бросили, я помогу». Она накормила меня, напоила чаем, и в душе потеплело — такого тепла от родных я не знала.
Теперь Наталья ухаживает за мной. Отдаю ей половину пенсии — на продукты и лекарства. Остальное уходит на квартплату. Зависимость от чужого человека гложет, но дети почти не звонят, особенно после того, как узнали, что я под опекой Натальи. Их равнодушие — как нож в спину.
Никогда не думала, что в старости окажусь никому не нужной. Вложила в детей всю душу, а они выросли бессердечными. Хочу переписать квартиру на Наталью — она стала мне роднее кровиночек. Но где-то в глубине ещё тлеет надежда: вдруг Оля с Владиком одумаются, придут, обнимут? Эта искорка слаба, и с каждым днём её глушит боль. Жестокий урок: доброта порой приходит от тех, кого и не ждёшь, а любовь детей — не гарантия заботы.
