Муж ушёл, оставив меня с грудной дочкой и пустым кошельком. Украдкой, как вор, он вынес все наши сбережения — триста тысяч рублей — и исчез, будто его и не было. Осталась только съёмная квартира в Мытищах, гора долгов и ледяное одиночество.
Мама отрезала коротко: «Не могу. У Ольги дети, и так тесно». Голос её был твёрд, как камень. Сестра с тремя детьми давно заняла её квартиру в Люберцах, и места для меня там не нашлось.
А потом в дверь постучали.
На пороге стояла Татьяна Сергеевна — моя свекровь. Та самая, что когда-то кричала, будто я «загубила жизнь её Ваньке». Лицо её было строгим, но в глазах — не злость, а решимость.
— Собирай вещи. Поедешь ко мне, — сказала она без предисловий.
— Татьяна Сергеевна, я… Может, не надо… — залепетала я.
— Хватит болтать! — резко перебила она. — Ты мать моей внучки. На улице ноябрь, а у тебя даже пелёнок толком нет.
Она взяла маленькую Софью на руки, и вдруг её голос стал мягким:
— Пойдём, зайчонок. Бабушка тебе кашу сварит, песенку споёт… А мама соберёт чемодан.
Я стояла, словно парализованная. Женщина, которая ещё вчера считала меня недостойной её сына, теперь качала мою дочь и целовала её в макушку.
В её квартире в Одинцово нам выделили большую комнату, а сама она перебралась в крохотную кладовку.
— Ребёнку простор нужен, — отмахнулась она на мои протесты. — Я и в войну в худших условиях спала.
Вечером на столе дымилась гречневая каша с тушёнкой.
— Могла бы и котлеты сделать, но тебе пока жирное вредно, — пояснила она. — Молоко грудное — святое дело.
В холодильнике стояли банки с пюре «Фрутоняня».
— Начинай прикорм. Если не понравится — купим «Агушу». Денег хватит.
Меня вдруг прорвало. Слёзы хлынули ручьём, и я прижалась к ней, как к родной.
— Спасибо… Без вас мы бы пропали…
Она обняла меня грубовато, по-деревенски.
— Ладно, ладно… Мужики — народ ненадёжный. Мой-то тоже сбежал, когда Ваньке восемь месяцев было. Но я своё отстояла. И ты отстоишь.
Год пролетел незаметно. В день рождения Сони мы втроём задували свечки на торте «Прага». Свекровь, я и та самая малышка, которая теперь звонко называла её «баба Таня».
И тут — стук в дверь.
Голос бывшего мужа прозвучал как нож:
— Мам, это я… Можно мы с Вероникой поживём у тебя? Работы нет, снимать не на что…
Кровь ударила в виски. Я уставилась на Татьяну Сергеевну, боясь её ответа.
Та даже бровью не повела.
— Катись колбаской! Бросил жену с младенцем — теперь ещё и любовницу привёл? Ты мне не сын. А ты, девоИ когда дверь захлопнулась за его спиной, я впервые за долгое время почувствовала, что наша жизнь — не обрубленный кусок судьбы, а новая глава, которую мы пишем вместе.
