**ЛАДОШКА: ИСТОРИЯ ОДНОЙ СЛУЧАЙНОЙ СЕМЬИ**
То лето я запомнила навсегда. Просто взяла чемодан, захлопнула дверь и ушла к мужу. Мне было двадцать два. На прощание мама крикнула мне в спину:
— Шалава! Чтоб ноги твоей тут не было, когда родишь!
Я шагала, сжимая ручку чемодана, и думала: «Странно, ведь сама же твердила — внуков хочу…» Чемодан, бедняга, был ни в чём не виноват, но мама лупила его тапком, словно он лишил её последнего утешения.
Мне её искренне жаль было. Но жить с ней стало невыносимо. Мечтала сбежать с шестнадцати. И вот — свершилось. Я стала предательницей.
Маме некому стало указывать, читать нотации, кого-то «воспитывать». Пыталась подменить меня соседями, но те оказались такими же эгоистами — едят её пироги, а слушать нравоучения не хотят. Хлопают дверями. Исчезают.
Заболела она. По-своему — громко, театрально, с угрозами. То молчание в трубку, то обрывает звонки, то пахнет корвалолом на всю квартиру. Я жила в вечном чувстве вины.
И тогда до меня дошло: ей нужно новое «дитя». Кто-то, кого можно ругать, опекать, кем можно командовать. Вот я и сказала мужу:
— Завтра едем на «Птичий рынок». Маме кошку возьмём.
Он кивнул. Во рту у него был борщ с чесноком, а спорить, когда после общажных макарон вдруг получаешь нормальную еду, — бесполезно. Он благодарно жевал. Я его воспитывала, как мама меня. Круг замкнулся.
Утром в субботу мы поехали. «Птичий» встретил нас вонью, гамом и липкой жарой. Меня сразу затошнило. Сначала решила — от голода: я тогда «худела», как все умные девчонки, пила кефир вместо завтрака. Но нет.
Это было отчаяние.
В клетках, коробках, переносках — торговали чьей-то бедой. Лай, мяуканье, визг. Одиночество в глазах, которое смотрит на тебя и умоляет. Голова закружилась по-настоящему.
Шла между рядами и думала: «Распахнуть бы клетки, крикнуть: „Бегите!“» Но не решилась. Прошла мимо, опустив глаза.
— Поехали, — прошептала мужу.
— Без кошки? — удивился он.
— Ладно, вот эту, — ткнула пальцем в первую попавшуюся клетку.
Там сидела рыжая морда с взглядом «Ну че надо?». Продавец буркнул:
— Пятнадцать тысяч. Это мейн-кун.
Я не знала, кто такой мейн-кун. Подумала: то ли порода, то ли ругательство. Мы с мужем только начали зарабатывать. Копили мне на зимнюю дублёнку. А тут — ползарплаты за кота.
— Берём, — вдруг сказала я.
— Ты в своём уме? — фыркнул муж. — Любовь даром даётся.
— Но не всякая, — парировала я. — Эта — с бумагами!
Заспорили. И тут из-под прилавка шмыгнул кто-то маленький. Котёнок. Серый, лысоватый, с глазами, как у совы. Вцепился мне в штанину.
— Чей? — спросила.
— Безродный. Лишайный. Выкиньте, если жалко, — пожал плечами продавец.
Муж глянул на него и сказал:
— Вот это — тёщин экземпляр. В огне не сгорит.
Я посмотрела на него. Он кивнул. Без слов поняли друг друга.
Котёнок свернулся у меня на ладони, смешно поджав лапки. Без паспорта, без породы, но… свой.
— Сразу к маме? — спросил муж.
— Нет. Отмоем, вылечим. А то её обои и так еле держатся.
Дома оказалось — это кошка. Шустрая, как вихрь. За вечер порвала колготки, ободрала обои, устроила цирк на кухне.
Лечили. Купали, возили к ветеринару, надели ошейник от блох. Назвали Ладой. Ладошкой. Потому что на ладони умещалась.
Через неделю она стала частью дома. Будильник, массажист, клоун. Мурчала, как трактор. Спала на спине, раскинув лапы. Пряталась в шкафу и караулила из-под дивана.
Пришло время везти её маме. Написала: «Сюрприз для тебя». Собирались… да так и не собрались. Голова болела — видимо, от этого чёртова кефира. А Ладошка носилась по квартире, гонялась за солнечным зайчиком. У неё были дела.
— Лови её сама, — сказал муж. — Не хочу быть предателем.
Поехали. Жара липла к стеклу. Ладошка, развалившись на сиденье, млела от почесушек.
— Скажем мамке, что это Уральский рекс. Злюка, — усмехнулся муж.
Мне было не до смеха. Он понял. Молча развернулись и поехали домой.
— Мамке другую найдём…
С тех пор Ладошка с нами. Ей уже восемь. Есть паспорт, день рождения (дата, когда нашли), игрушки и личный диван. Благодаря ей мы поняли, что можем быть родителями. И завели детей.
Она — наше чудо. Без породы. Без родословной. Без пафоса.
Зато с душой. Настоящей. Как сама жизнь.
