Любовь сквозь года
В село переехала новая семья. Как раз школу отстроили. Старый директор на пенсию ушёл, а новый — Родион Петрович — привёз с собой жену-математичку и дочь Стёпку, пятнадцати лет.
Стёпка на деревенских девок ни капли не походила, оттого пацаны глаз с неё не сводили, а местные барышни злились. Приезжая ходила чистая, с туго заплетённой косой, сапоги хоть в луже мой — хоть на выставку вези. Даже осенью по селу шаркала, будто по паркету, а не по грязи.
«Стёпке больше заняться нечем, в лужах бултыхается», — смеялись над ней девчонки, но втихомолку сами стали обувь отмывать. Потому что видели — пацанам нравится, когда чисто.
А в селе жил Мишка — работящий, плечистый, в шестнадцать лет сенокосил наравне с мужиками. Стога у него выходили — загляденье! Бабы ахали: «Ну и парень — хоть сейчас замуж бери!»
С девчонками Мишка был слабоват — с четырнадцати по рукам да по губам, а к шестнадцати и под стогами любовь крутил. Селяне покачивали головами: «Мишку понесло — кобелит без разбора». Но он только усмехался.
Пока не увидел Стёпку.
Она шла с матерью в магазин — аккуратная, ладная, словно из города.
«Это что за диковина у нас завелась?» — ахнул Мишка и ткнул локтем в бок своего друга Ерёму.
«Директор новенький, это его Стёпка. Мать — математичку к нам привезли».
Тут-то Мишку и подкосило. Будто и не гулял никогда, будто впервые сердце заныло. Да так, что даже глаза зажмурил — такая в ней лёгкость была, что дух захватывало.
Знал, что Стёпка ещё девочка, потому издалека любовался. Но в селе все сразу смекнули: Мишка пропал.
Осень сменилась зимой. Река замёрзла, ребятня на «снегурках» каталась — кто верёвками привяжет к валенкам, кто ремнями. Девчонки на лёд не совались — не умели.
Но тут — чудо! Стёпка вышла на лёд в настоящих коньках с ботинками. И поехала так, что все рты пооткрывали. Крутилась, скользила, одной ногой рисовала узоры — хоть на соревнования отправляй!
«Ну и Стёпка даёт!» — зашептались пацаны.
Мишка этого не видел — с работы шёл. Услышал крики: «Тонет! Помогите!» Бросился к реке, не раздумывая.
Оказалось, Стёпка провалилась у берега — там ключ бил, лёд тонкий. Она, городская, не знала.
Мишка скинул фуфайку, пополз по льду. Увидел её испуганные глаза, схватил ремень, кинул конец: «Держись!»
Вытащил, на руки взяв, до дому донёс — мокрую, дрожащую.
Вечером к нему пришла мать Стёпки:
«Спасибо, Мишенька… Дочка просит — зайди. Температура у неё».
Стёпка лежала в постели, руку ему протянула:
«Если б не ты…» — и слеза скатилась.
С той поры Мишка каждый вечер к ней ходил. Днём работал, а к ночи — к ней. Сидели, болтали. Вернее, она говорила, а он слушал — голос у неё был такой, что хоть всю жизнь слушай.
Через год Стёпке шестнадцать стукнуло. Гуляли за руку, целовались. А потом Мишку в армию забрали.
«Вернусь скоро, жди», — говорил он. Стёпка клялась ждать.
Но судьба — стерва. Мишку на Кавказ послали, там ранило, ногу отняло. В госпитале лежал, никому не писал.
«Не вернусь калекой. Пусть живёт», — решил и уехал с соседом по палате в райцентр.
Устроился, женился. Вера сама предложила:
«Давай поженимся, помогу тебе».
Женился без любви — в сердце одна Стёпка жила. Но держался, не срывался. С Верой ладили, дочь Алёну родили.
Года шли. Изредка в село наведывался — мать навестить. Видел и Стёпку — замуж вышла, троих детей родила, расплылась, но красота ещё проглядывала.
При встречах оба кусали губы — чувство не вымерло. Но…
Потом Вера умерла. Мишка остался один.
«Пап, переезжай к нам», — уговаривала Алёна.
Съездили в село. Дом развалился, село заросло. Стёпка пришла — с палочкой, ещё полнее стала.
«Идёмте ко мне, чайку попьём».
Вечером Мишка вдруг сказал:
«Стёпка… Остаться хочу. Хоть на недельку. Соскучился… и по местам, и по тебе».
Стёпка помолчала, потом:
«Ладно… на недельку».
Алёна уехала.
Четыре дня говорили, вспоминали. На пятый Мишка не проснулся.
Стёпка закрыла ему глаза, заплакала.
Похоронили в родной земле.
Рядом с теми, кого любил.
Рядом с той, что любил всю жизнь.
