Вечерний дождь лил над улицами Москвы, смывая следы помады с лица Анастасии Ивановой, в котором блестели слёзы. Она опиралась на костыль, в руках сжимала потрёпанную тканевую сумку и пачку смятых эскизов всё, что у неё осталось после того, как мачеха выгнала её из дома.
Сзади гудела крикливая голосовая запись Веры: «Убирайся! Я не буду кормить инвалидную паразиту». Молния вспыхнула, высветив хрупкую фигурку, скользящую по скользкой дороге. Без крыши, без дочери, лишь хрупкая вера, что Бог всё ещё смотрит. У дороги разбилось зеркало; дождь смешался с кровью на её колене. В дрожащих руках промокший рисунок платья, с золотыми линиями.
Она прошептала: «Мама, когда эти трещины снова засияют?» Не подозревая, что эта бурная ночь приведёт её к встрече, изменившей жизнь навсегда, она не знала, где наблюдает Бог в Москве, в Казани или в СанктПетербурге?
Утром в небольшом доме района Тверской в СанктПетербурге пахло корицей, цветами и ароматом любимого дела. Там шила Мария Петровна, нигерийка, чьи руки всю жизнь связывали ткани с терпением и верой.
«Каждый стежок молитва, дитя», говорила она Анастасии, протягивая иглу. «Так и сердце, а не страх». Дом был крошечным, но полным смеха. В восемь лет Анастасия уже умела резать ткань, а в девять вышивала своё имя золотой нитью на сумках, которые шила мать.
Отец, Михаил Иванов, водитель дальнобойщик, возвращался домой с запахом моторного масла и маленьким подарком для дочеришвейной принцессы. Жизнь была простой, но полной веры.
Однажды воскресным утром Мария шила церковную рубашку, но руки её дрожали, пот стекал по лбу. «Мама, всё в порядке?» спросила Анастасия, положив руку на плечо. «Немного устала, милая. Пой пой свои гимны». Песнь прервалась, игла выскользнула и упала. Врач сказал, что у Марии заболевание сердца, нужен отдых.
Но даже в болезни она сидела за швейным столом, шила церковные ризы. «Господь дал мне эти руки», говорила она. Анастасия приносила воду, лекарства, протирала пот. «Мама, пожалуйста, перестань работать», умоляла она. Мария слабой улыбкой ответила: «Учись работать, даже через боль. Свет бывает в трещинах».
Поздним утром Анастасия проснулась в аномальной тишине, бросилась в комнату матери. Мария лежала, глаза закрыты, губы едва улыбались. На тумбочке сломанные деревянные бусины, разломанные пополам. Анастасия сидела часами, сжимая бусины, шепча сквозь слёзы: «Мама, я буду шить твои сны». С того дня дом стал шире, но пустее.
Михаил взял отпуск, чтобы быть с дочерью, готовил завтрак, пытался заполнить пустоту. Горе никогда не исчезало, а лишь стихало. Спустя год отец вернулся к работе, обняв зеркало, прошептал: «Папа должен работать, чтобы наш дом был целым». Анастасия кивнула, осталась дома, училась рисовать, вышивать, хранясь в уроках мамы. Дом потерял музыку, но её рисунки зацветали яркими красками, каждый наряд мать в воображении.
Тогда в их жизни появилась Вера Бровко, которую Михаил встретил на заправке в Тульской области. У неё была тёплая улыбка, яркие глаза и мягкий голос.
«Ты дальнобойщик? Далёко от дома бывает одиноко», сказала она. Вера работала в салоне красоты, ухаживала за больной мамой. Михаил увидел в ней отголосок Марии доброту и грацию. Через несколько месяцев они поженились в небольшом скромном торжестве с несколькими свидетелями.
Юная Анастасия в синем платье матери держала увядший букет, наблюдая, как Вера входит в их дом. Сначала она казалась любящей. «Зови меня мамой Вера, дорогая», говорила она, заплетая Анастасии косы, готовя обед, рассказывая истории. Михаил был в восторге. «Смотри, доченька, Бог всё ещё любит нас». Но ложная любовь пахнет медом, отравленным ядом.
Однажды Михаил уехал в трёхнедельную командировку. Вера за одну ночь превратилась: «Мой посуду мой. Мою одежду стирай. Не трогай мой макияж». Анастасия послушно выполняла указания. Однажды она упустила несколько тарелок, и Вера сильно её шлёпнула. «Твоя инвалидность делает тебя особенной? Ха!» крикнула она. Костыль упал, Анастасия упала, и крик: «Я не хотела».
«Заткнись», прошипела Вера. «Ты лишь обузда. Без тебя папа будет счастлив». В ту же ночь Анастасия спрятала сломанные бусины под подушку, слёзы текли по лицу. В последующие дни Вера поддерживала образ идеальной мачехи по телефону: «Анастасия в порядке, дорогая. Учится отлично», говорила она отцу. Затем, получив телефон Анастасии, Вера сняла деньги со счёта Михаила. «Я отдала часть на оплату больничных расходов мамы», ухмыльнулась она. Анастасия молчала.
Внутри она верила, что Бог наблюдает. В один жаркий летний вечер дождь бил по окнам. Вера посмотрела в зеркало: «Думаешь, я не знаю, что ты рисуешь платья? Инвалидка, мечтающая стать дизайнером. Жалкая». Анастасия держала эскиз, дрожа. «Это мечта мамы, я не могу её бросить».
Вера вырвала рисунок, разорвала страницы и бросила их в мусор. «Мечты не покупают хлеб», сказала она. Анастасия стояла, глядя на дождь, её сердце разбивалось. Ночью она тихо спасла мокрые эскизы, прижала их между двумя старыми Библиями и клялась: «Они могут отнять всё, но я буду шить снова с верой». Через недели Михаил вернулся.
Вера встретила его с музыкой и едой, улыбка крашена. Анастасия стояла в углу, костыль тихо отстукивал пол. Михаил погладил её голову: «Папа дома, милочка. Тебе не скучно?». Она вынудила улыбку. «Да, папа». Позже Вера притворялась спящей на диване, шептала Михаилу: «Я приду на выставку в Москве». Анастасия засияла глазами. Вера, проснувшись, открыла глаза, гнев закипел.
Утром Михаил получил срочный звонок: нужен ранний рейс. Он посмотрел на обеих: «Три дня, ладно? Потом поедем в Москву». Анастасия кивнула, но в груди холод, будто воздух превратился в предупреждение. Дверь захлопнулась, Вера бросила чашку на пол: «Без него ты ничто». Анастасия опустила голову, Вера схватила её подбородок: «В этом доме нет места двум женщинам». Сразу же открылись тёмные тучи.
Анастасия села за швейный стол, шила «корни и крылья» платье, о котором мечтала мать. Вера вошла с конвертом: «Я сняла с твоего страхового полиса деньги. У тебя ничего не осталось». Анастасия замерла: «Не можешь так». Вера усмехнулась: «Ты поймёшь, когда меня выгонят». Она вырвала дверь, бросила сумку Анастасии на улицу и крикнула: «Выгонись! Пойди шить мечты на улице». Дождь шёл ливнем. Анастасия, схватив костыль, посмотрела в небо. В её сумке половина бусины и несколько смятых эскизов. На той же улице её увидел человек по имени Престон Куликов, владелец крупного модного дома.
И в ту же ночь судьба начала меняться. Престон, казалось, был добрым, но в нём таилась тёмная душа. Комментарий «вера» под постом: «Кто действительно добр, но скрывает сердце». На следующее утро солнце пробилось сквозь окна московского дома, где когдато жили. Теперь каждый луч казался холодным.
Внутри Вера сидела в кресле, стакан кофе в руке, губы покраснели, глаза устремлены в большое зеркало. Она шептала себе: «Наконец, никого не осталось, кто встанет на моём пути». Снаружи Анастасия дрожала, хватая костыль, собирая бросанную сумку. Соседи отрывали взгляд и уходили. Они привыкли к крикам Веры и к тихой девочке в углу веранды. Никто не знал, что ночью, пока дождь заглушал её плач, Анастасия прошла длинную дорогу к автобусной станции, ищя убежище.
Она хотела вернуться лишь за тем деревянным браслетом, который принадлежал маме. Открыв дверь, Анастасия увидела уже стоящую Веру. «Что ты здесь забыла, лишенка?», холодным голосом спросила она. Анастасия ответила: «Хочу браслет мамы». Вера ухмыльнулась: «Эта дешёвая безделушка». С хрустом она сжала браслет в ладони. Хруст разнёсся, как разбитое сердце. Бусинки разлетелись по деревянному полу, катаясь к ногам.
«Сшить их обратно, если ты такая талантливая», сказал Вера, уходя на каблуках, будто бы в похоронных барабанах. Анастасия собрала каждую бусинку, руки дрожали. Она больше не плакала, лишь шептала: «Господь, если Ты видишь, не дай моему сердцу стать камнем». После того, как её выгнали, Анастасия сняла крошечную комнатушку над пекарней в Эджвуде, потолок был низок, крыша протекала, но был маленький окно в небо. Выживала на небольших соцсубсидиях и продаже старых эскизов на блошином рынке.
Ночью она чертит, будто каждая линия может залечить внутренние раны. Однажды, пока она наклонялась над рисунком, порыв ветра унес бумагу наружу. Она выбежала, чтобы её достать, и в этот миг снова появился Престон Куликов. Черный внедорожник остановился перед пекарней.
Высокий мужчина в сером костюме, теплыми глазами, вышел. Он поднял листок: «Ты уронила свою мечту», сказал он. Анастасия, ошарашенная, ответила: «Спасибо, я не думала, что ты меня помнишь». Престон улыбнулся: «Я видел тебя в тот дождливый вечер. Не каждый держит эскизы, когда без пальто». Он посмотрел в её глаза: «У тебя есть место, куда пойти?» Анастасия кивнула, получив золотую визитку: Престон Куликов, генеральный директор бренда «Корни и Крылья». «Если хочешь, приходи завтра, я ищу людей, которые видят мир иначе».
Ночью Анастасия вертела в голове мысли: «Это ловушка или дар от Бога?». На рассвете она собрала целые эскизы, поправила платье и взглянула в зеркало. Девушка, отражённая в нём, была хрупкой, но глаза её светились маленьким, стойким огоньком. Она пошла в «Корни и Крылья» светлое стеклянное здание в центре Москвы. Охранник скептически посмотрел на неё: «У вас есть запись?» спросил он. Анастасия показала золотую карточку Престона. Охранник кивнул. Пятый этаж пахнул новой тканью, швейными машинами и лавандой. На стенах висели портреты сильных женщин в ярких нарядах.
Старшая наставница, почти седая, стояла у кромки стола. Это была Елена Карпова, ветерандизайнер. Она бросила взгляд в зеркало: «Пришла учиться или просить работу?» спросила она. Анастасия ответила: «Я готова работать, сделаю всё». Елена взяла кусок ткани и бросила его к ней: «Шей эту прямую линию. Не спеши, будь честна». Анастасия села, руки дрожали, но шила медленно, один стежок за другим. Через несколько минут Елена кивнула: «Неплохо. Твои руки дрожат, но сердце стабильно. Это редкость».
Престон вошёл и увидел их. «Так ты всётаки пришла?» сказал он, рад и удивлён. «Да», ответила Анастасия. «У меня нет дипломов, но есть вера». Престон улыбнулся: «Вера то, что я нанимаю чаще всего». Он дал ей маленький стол, бумагу, иглы и нити, и задал задание: «Нарисуй платье, в котором несовершенные женщины будут чувствовать себя красивыми».
Елена, глядя сбоку, прошептала: «Как прекрасно, ты шьёшь своё сердце». Пока Анастасия восстанавливала цель, Вера в другом городе бросала бутылку вина и слышала от подруги: «Я видела эту девочку. Анастасия теперь работает в модном доме». Вера в панике: «Что? Не может быть, она там». Она открыла телефон, увидела снимок Анастасии в синем костюме рядом с Престоном. Её улыбка умерла.
Тем временем Вера нашла способ снять деньги со счёта Михаила, сняв страховку. Позвонив любовнику, она сказала: «У меня деньги, уходим». В то время Анастасия продолжала работать с радостью. Престон часто наведывался к её столу: «Как спишь? спросил он. Неплохо, ответила она, но я чувствую мир». Она рассказала ему о шитье церковных ритуалов с мамой, о разбитом браслете и о мечте создавать одежду для людей с инвалидностью.
Однажды она принесла новый эскиз, названный «Душа Пламени». Золотая вышивка просвечивала ткань, словно свет проскальзывал через боль. Престон долго изучал рисунок, потом сказал: «Если я думал, что мода лишь одежда, сегодня ты показала, что это исцеление». В тот же вечер Анастасия получила уведомление из банка: её счёт пуст. Она безутешно звонила отцу, но он был в Сочи. ВИ когда прожекторы осветили её золотое платье, Анастасия поняла, что её путь бесконечный шов, соединяющий сердца, и смело шагнула вперёд к новой жизни.
