**МАЛЫШКА НА ПЛАТФОРМЕ: 25 ЛЕТ СПУСТЯ ПРОШЛОЕ СТУЧИТСЯ В ДВЕРЬ**
Я нашла младенца у железной дороги и вырастила её как родную дочь а спустя четверть века прошлое напомнило о себе.
«Стоп что это было?»
Я резко остановилась на полпути к вокзалу, услышав едва различимый звук, нарушивший тишину. Ледяной февральский ветер рвал мое пальто, хлестал по лицу и донёс до меня слабое, но упрямое хныканье почти заглушённое завыванием метели.
Звук шёл от путей. Я повернулась к старой будке путевого обходчика, едва видневшейся из-под снега. Рядом с рельсами лежал тёмный свёрток.
Осторожно подошла ближе. В потрёпанном, грязном одеяле шевелилось что-то крошечное. Маленькая ручка, красная от холода, высовывалась наружу.
«Господи» выдохнула я, чувствуя, как сердце бешено колотится.
Я опустилась на колени и подняла свёрток. Младенец. Девочка. Ей не было и года. Губы уже посинели, плач почти затих словно у неё не осталось сил даже бояться.
Прижала её к груди, раскрыла пальто, чтобы согреть, и побежала в деревню к нашей единственной фельдшерице, Галине Петровне.
«Наташа, что за дела?..» Галина Петровна увидела свёрток у меня на руках и замерла.
«Нашла у путей. Она почти замёрзла».
Фельдшерица бережно взяла малышку и осмотрела. «Гипотермия но жива. Слава Богу».
«Нужно вызвать полицию», добавила она, потянувшись к телефону.
Я остановила её. «Они отправят её в детдом. Она не переживёт эту дорогу».
Галина Петровна заколебалась, затем открыла шкаф. «Держи. У меня осталась смесь со времён внучки. Пока хватит. Но, Наташ что ты задумала?»
Я посмотрела на маленькое личико, прижавшееся к моему свитеру, почувствовала её тёплое дыхание на коже. Она перестала плакать.
«Я её выращу», тихо сказала я. «Другого выхода нет».
Сплетни начались почти сразу.
«Ей тридцать пять, не замужем, живёт одна и вот теперь подбирает брошенных детей?»
Пусть болтают. Меня никогда не волновали пересуды. С помощью знакомых в администрации оформила документы. Родни не нашлось. Никто не искал пропавшего ребёнка.
Я назвала её Ариной.
Первый год был самым тяжёлым. Бессонные ночи. Температура. Зубки. Я качала её, утешала, пела колыбельные, которые едва помнила из детства.
«Мама!» сказала она как-то утром, в десять месяцев, протягивая ко мне ручки.
Слёзы покатились по моим щекам. После стольких лет одиночества лишь я и мой домик теперь я чья-то мать.
В два года она стала ураганом. Гонялась за котом. Дёргала занавески. Задавала кучу вопросов. В три знала все буквы. В четыре сочиняла целые истории.
«Она очень способная», качала головой соседка Людмила. «Не знаю, как тебе это удаётся».
«Это не я», улыбалась я. «Пусть светится».
В пять лет я договорилась с попутками, чтобы возить её в садик в соседнем посёлке. Воспитатели не верили своим глазам.
«Она читает лучше большинства семилеток», говорили мне.
В школе она носила длинные каштановые косы с яркими лентами. Я заплетала их каждое утро. Ни одного родительского собрания без меня. Учителя её нахваливали.
«Наталья Сергеевна, как-то сказала преподавательница, Арина это та ученица, о которой мы мечтаем. Ей светит большое будущее».
Сердце распирало от гордости. Моя дочь.
Она выросла в прекрасную, уверенную в себе девушку стройную, с лучистыми голубыми глазами, полными решимости. Выигрывала олимпиады, конкурсы, даже научные конференции. Всё село знало её имя.
А потом, в десятом классе, она пришла домой и заявила:
«Мама, я хочу стать врачом».
Я моргнула. «Это замечательно, солнышко. Но как мы потянем университет? Город? Аренду? Еду?»
«Я получу стипендию», ответила она, глаза горят. «Я найду способ. Обещаю».
И нашла.
Когда пришло письмо о зачислении в медуниверситет, я рыдала два дня. От радости и страха. Она впервые уезжала от меня.
«Не плачь, мам», сказала она на вокзале, сжимая мою руку. «Я буду приезжать каждые выходные».
Конечно, так не вышло. Город её поглотил. Лекции, практика, экзамены. Сначала она приезжала раз в месяц. Потом раз в два-три. Но звонила каждый вечер. Без исключений.
«Мам! Я сдала анатомию на отлично!»
«Мам! Сегодня в практике приняли роды!»
Я каждый раз улыбалась и слушала.
На третьем курсе в её голосе появились нотки волнения.
«Я познакомилась с одним парнем», робко сказала она.
Его звали Андрей. Сокурсник. Он приехал с ней на праздники высокий, вежливый, с добрыми глазами и спокойным голосом. Поблагодарил за ужин и сам убрал со стола.
«Хороший парень», шепнула я Арине на кухне.
«Правда?» она сияла. «И не волнуйся учёба на высоте».
После выпуска она начала ординатуру. Педиатрия, конечно.
«Ты однажды спасла меня, сказала она. Теперь я хочу спасать других детей».
Она приезжала всё реже. Я понимала. У неё своя жизнь. Но хранила каждую фотографию, каждую историю о пациентах.
А потом, в один четверг, раздался звонок.
«Мам можно я завтра приеду? Мне надо поговорить». Голос был тихим. Напряжённым.
Сердце ёкнуло. «Конечно, родная. Всё в порядке?»
На следующий день она приехала одна. Без улыбки. Без блеска в глазах.
«Что случилось?» обняла я её.
Она села, сложила руки. «В больницу пришли двое. Мужчина и женщина. Они спрашивали обо мне».
Я нахмурилась. «Что значит?»
«Они сказали, что мой дядя и тётя. Что их племянницу украли 25 лет назад».
У меня закружилась голова. «И?»
«У них были фото. Анали
