27 марта. Я снова сижу в своей комнате, в которой под старым матрасом уже три года лежит потускневшее фото: на нём маленькая я в руках высокого мужчины с доброй улыбкой. Этот человек мой отец, Николай, которого я почти не помню. Воспоминания о нём лишь вспышки: он бросал меня в воздух, и я летела к облакам, смеясь вместе с ним. Мы были почти одинаковыми, черты лица, жесты. Сейчас я вижу, как всё сильнее напоминаю его, хотя всё, что я знала о нём, это эти редкие фотографии и редкие алименты, которые напоминают, что он гдето живёт, работает, но почти не думает обо мне.
Моя мать, Ольга, воспитывала меня в одиночку. С самого детства я ощущала её холод как будто он пронизывает кожу. Я всегда была сыта, одета, получала желаемые игрушки, но в её взгляде не было той нежности, которой жаждет ребёнок. Я пыталась притянуть её к себе: целовала, обнимала, просила о контакте, а она отстранялась, занималась своими делами, не отвечала ни лаской, ни поцелуем. В школе и среди соседей мы выглядели «нормальной» семьёй: мать ходила на собрания, следила за моим здоровьем, возила меня в Сочи, в цирк в Пятигорске. Всё делалось как обязанность, без души, без улыбки. Я старалась быть лучшей ученицей, вести себя безупречно, надеясь на одобрение, но похвала приходила лишь от учителей, друзей а от Ольги никогда.
Я росла в уверенности, что так всё и должно быть. Когда я подросла, начала замечать, как другие дети получают и ласку, и порцию наказаний, и реакции родителей. Я задавалась вопросом, почему меня лишили этого. Пытаясь понять, я пришла к выводу, что Ольга хранит обиду на Николая, который ушёл, когда мне было три года, оставив лишь алименты. Я думала, что её гнев направлен на меня, но в реальности он к отцу, к его уходу.
30 июня. Пришел последний школьный звонок. Я в белом кружевном фартучке искала глазами мать, но она исчезла в толпе, получив лишь благодарность директора за «воспитанную дочь». Я видела, как другие дети обнимаются с родителями, делают фотографии, а внутри меня всё сильнее сжимался ледяной ком обиды, давивший сердце холодом.
Сентябрь. Поступление в университет в МГУ моя маленькая победа. Конкурс был жёстким, я прошла на бюджет, и это казалось невозможным. Ольга услышала новость спокойно, без улыбки, без гордости, лишь спросив, будет ли общежитие. Я, наконец, оттолкнула её холод, собрала вещи и переехала к подруге, а потом добилась места в общежитии.
Год спустя. Я вышла замуж за Ивана, и наша жизнь начала складываться иначе. Моя свекровь, Марина, стала тем человеком, которого я могла назвать «мамой». Она учила меня вести хозяйство, сидела со мной вечерами за чаем, обнимала искренне, жалела. Через месяц после свадьбы я уже называла её мамой. Ольга же, словно исчезла, не пришла на свадьбу, лишь передала деньги и сухую открытку. Я не слышала её голоса, а её сообщения в мессенджерах оставались без ответа. По ночам я плакала в ванной, чувствуя, как тяжесть обиды давит на грудь.
31 августа. Мы с Ивана и нашим сыном, Петром, решили поздравить Ольгу с днём рождения. Она приняла подарок, сухо поблагодарила и закрыла дверь перед нами, не пустив в дом внука. Марина, увидев это, собрала всю решимость и поехала к Ольге поговорить. В их разговоре всплыла правда, которой я пока не готова была слышать.
Май следующего года. Оказалось, что Николай, мой отец, после свадьбы стал вести двойную жизнь. Одна из его любовниц, Татьяна, оставила ребёнка после родов, и он принёс этого ребёнка в наш дом. Я пыталась принять его, любить, но в сердце всё ещё жила любовь к мужупредателю, а ребёнок напоминал мне о нём. Отец в конечном итоге ушёл, оставив после себя лишь пустоту и дочь, которой никто не хотел.
Сегодня, когда я проснулась от лёгкого прикосновения к своей щеке, я увидела Марину, сидящую на краю кровати, покрывшую Петра одеялом, поправляющую мои растрёпанные волосы. Она шепнула: «Спи, моя хорошая, спи, доченька». Я закрыла глаза, чувствуя, как её тепло проникает в меня, разрушая тот ледяной ком, который я тащила с собой столько лет. Возможно, теперь я смогу простить, а может, просто научусь жить с тем, что есть.
