**5 сентября, воскресенье**
Тишина встретила меня утром. Обычно мама, Надежда Васильевна, будила меня перед завтраком ласковым голосом, но в тот день её не было. Я открыл глаза и понял сразу — она ушла. Навсегда. Шкаф стоял пустой, её потрёпанные валенки не маячили у двери, а постель аккуратно лежала свёрнутая. На кухне ждала записка, одинокая, будто её сердце. Я застыл, глядя на неё, и внутри что-то оборвалось.
Дом престарелых в забытой деревне под Омском выглядел уныло. Я сжимал кулаки, чтобы руки не дрожали. Сквозь запотевшее стекло увидел её — мою мать, согбенную, одинокую, у окна. Когда-то я выбрал новую жизнь с женой, оттолкнув ту, что дала мне всё. Теперь грызла вина — как я посмел так поступить?
Отец ушёл, когда мне было пять. Мама тогда была молодой, красивой, но выбрала меня. Ей предлагали замужество, обещали достаток, но с условием — оставить сына. Она отказывала. Надежда работала на кондитерской фабрике, брала подработки, чтобы оплатить нашу крохотную квартиру и мой институт. Её руки знали только труд — красные, в трещинах от теста. Но она не роптала. Никогда.
Помню, как она возвращалась с ночной смены, ставила чайник и доставала ещё тёплую ватрушку. Если деньги задерживали, смотрела, как я ем, и доедала крошки. Я был дурак и не понимал — она боялась, что я останусь голодным. «Замуж не пойду, — говорила она, — чтобы никто тебя не обидел». И я верил, что с ней мне больше ничего не нужно.
Детство было счастливым, хоть и бедным. Всё рухнуло, когда фабрику закрыли, а её руки скрутил артрит. Работу она найти не могла — кому нужна больная женщина? Я подрабатывал в ларьке, таскал ящики, копил на таблетки. Окончил школу с медалью, поступил в Омский университет. Переехали, надеясь на лучшее.
Сначала всё шло хорошо. Я работал официантом, денег хватало. Мы снимали угол в общаге, и я водил маму в театры, покупал ей платья. Она улыбалась, но я видел — боль не уходила. А потом появилась **Лариса**.
Мы познакомились на втором курсе. Яркая, самоуверенная, из обеспеченной семьи. Когда она потребовала жить вместе, я согласился. Но стыдился представить её маме. Моя мать — простая работяга, а её — ухоженная дама с французским маникюром. В итоге я сказал маме:
— Мы с Ларисой будем жить вместе. Ты… съедешь к тёте Гале?
Она замолчала. Потом тихо:
— Конечно, сынок. Не переживай, устроюсь.
Я знал, что тётя Гала — пьяница и вряд ли примет её. Но утром мамы уже не было. На столе лежала записка:
*«Андрей, не вини себя. Скажи Ларисе, что у тебя нет матери — так легче. Будь счастлив».*
Годы прошли. Мы поженились, я сказал, что мама погибла. Но когда родилась дочь, совесть проснулась. Я признался Ларисе.
— Ты что, собрался её искать? — закричала она. — Тащить сюда нищенку?
Я начал поиски. Тётя Гала умерла, в деревне маму не видели. Отчаялся. Пока не нашёл письмо в нашем старом скворечнике:
*«Если читаешь это, я в „Берёзке“ рядом с твоим институтом. Видела тебя — ты был счастлив, и я не мешала».*
Я рванул туда. Мне сказали, её подобрали зимой — просила милостыню. Войдя в палату, увидел старуху в лохмотьях. Она не сразу узнала меня.
— Мама… — упал на колени.
— Сыночек… — она заплакала, гладя мою голову.
— Пойдём домой. У тебя внучка.
Дома Лариса взорвалась:
— Кто эта старуха?! Ты же говорил, она погибла!
Я ударил её. Объявил о разводе. Но пока мы спорили, мама ушла.
Выбежал на улицу — толпа, машина, мама на асфальте…
Теперь живу с этой болью. Нет любви сильнее материнской. Она выбрала меня, а я предал.
Если у вас есть мать — вы уже счастливец. Берегите её. Пока не поздно.
