До сих пор не могу понять, когда именно всё пошло под откос. Как вышло, что женщина, которая была мне опорой, советчицей и лучшим другом, в один миг перечеркнула наше прошлое — и всё ради мужика. Мужика, который и подмётки не стоит был её прежней улыбки.
Мама родила меня поздно — в 35, и всегда твердила, что я — её смысл, «дитя для души». Отца я не знала: в свидетельстве стоял прочерк, и ни разу она не обмолвилась о нём ни словом. Жили мы скромно, но душевно. Дорогих шмоток не было, зато были домашние посиделки с чаем и вареньем. Она работала бухгалтером, а по вечерам мы пекли ватрушки, смотрели «Кухню» и болтали обо всём на свете. Я была уверена — нас ничто не разлучит. Она не ходила на свидания, не заводила романов — её мир крутился вокруг меня. До шестнадцати лет это была настоящая сказка.
А потом появился он. Виктор. Коллега из отдела логистики. Однажды мама пришла с работы с блеском в глазах — и я сразу смекнула: что-то нечисто. Через пару недель начались походы в кафе, шёпот в трубку и новые платья с «Ашана». Я радовалась за неё — честное слово! Но внутри сверлила какая-то гаденькая мысль. И, как оказалось, не зря.
Однажды она просто огорошила: «Переезжаем к Вите. У него двушка в Чертаново, тебе свою комнату выделим». Я попыталась возразить — не из-за ревности, а потому что чуяла: мужик тот ещё фрукт. Он на меня смотрел, как на мебель, даже «привет» не удосужился сказать. Но мама и слушать не хотела. «Ты просто ещё мала, чтобы понять, как я счастлива», — твердила она. Пришлось смириться.
Поначалу жили, как соседи. Он — в своём углу, я — в своём, мама между нами, как буфер. Потом они расписались. За неделю до моего выпускного. И тут начался ад. Он резко сбросил маску — если раньше хоть изредка улыбался, то теперь орал, как сержант на плацу.
«Две бабы дома, а холодильник пустой?! Ты в универ торчать собралась? А ну скинь эти джинсы, нечего тут перед мужиками выпендриваться!» — орал он.
Он запрещал ей гулять, рылся в её телефоне, устраивал скандалы из-за каждого «лайка». Мама рыдала, а потом он приносил ей розы. И так по кругу. Я сто раз уговарила: «Давай уйдём! Жить можно и вдвоём». Но она лишь шмыгала носом: «Ты ничего не понимаешь. Я его люблю».
Любила так сильно, что в итоге он запретил ей платить за мою учёбу. Мама сдавала нашу старую однушку в Люберцах, копила, а я мечтала о юрфаке. Пахала, как проклятая. Но на бюджет не прошла — и надеялась на её помощь.
А Виктор заявил:
«Баба должна борщ варить, а не в институтах шляться! Выйдешь за олигарха — вот тогда и учись!»
Я взорвалась. Вылила на него всё, что накопилось. Собрала вещи и ушла. Мама… даже не попыталась остановить. Назвала меня неблагодарной и потребовала извиниться перед мужем.
Я не извинилась. С тех пор мы не общаемся. Ни звонка, ни смс. Она стала его тенью: говорит его словами, смеётся его смехом, даже ходит, размахивая руками, как он. Когда редкий раз звонит — в голосе пустота. Будто я не дочь, а случайная знакомая из прошлого.
Я больше не дергаюсь. Поняла — той мамы, которая пекла мне оладьи и укрывала пледом, больше нет. Она умерла в тот день, когда выбрала мужика вместо ребёнка. Её предательство — мой шрам. Но я не дам этой боли сжечь во мне всё живое.
Пусть живёт, как хочет. Вот только когда останется одна — пусть помнит, кого променяла на чужого дядю.
