Когда ранним утром раздался телефонный звонок, Татьяна едва поняла — снится ей это или наяву. На экране вспыхнуло: «Мама». Сон тут же улетучился. Голос матери звучал бодро, почти игриво:
«Спишь, соня? А я пироги с вишней уже в печь поставила. Завтра ждите с Анатолием. Надо поговорить. Нет, не про дачу. Про завещание! Чтоб вы потом на поминках не передрались из-за избы да копеечек. Приезжайте, без возражений!»
Татьяна окаменела. Завещание? Поминки? Что происходит? Но мать говорила так уверенно, что перечить было бессмысленно.
А тем временем Людмила Степановна, мать Тани и Толия, сидела за кухонным столом, поправляя вязаную шаль. Рядом ерзала соседка Глаша, глаза полны тревоги:
«Люся, ты что, больна? О чём такие страшные разговоры? Меня аж в дрожь бросает…»
«Не пугайся, Глашенька, просто детей хочу повидать. Год уже не виделись. Как чужие стали. А вдруг завтра сменок надену — кто им правду скажет? Да и проверку устрою. Посмотрю, кто как ко мне относится на самом деле».
Закрыв дверь за соседкой, Людмила Степановна отправилась отдыхать. Завтрашний день обещал быть непростым.
Утро выдалось серым, будто сама природа сочувствовала её замыслу. Прибралась в доме, надела поношенный халат, умылась холодной водой и села в кресло, затаив дыхание. Через час в дверь постучали.
Первой ворвалась Татьяна — взволнованная, с покрасневшим от ветра лицом.
«Мама! Что случилось? Ты заболела? Какое завещание?» — запричитала она, бросаясь к матери.
За ней, сдержанно переступая порог, вошёл Анатолий.
«Ну ты даёшь, мам. Собралась, что ли? Может, ещё рано?»
«Садитесь, детки», — спокойно произнесла Людмила Степановна. — «И своих вторых половинок зовите. Лена, Сергей, проходите, не стойте на пороге».
Когда все расселись, она заговорила твёрдо:
«Слушайте и не перебивайте. Старость — не радость, а я тут одна. Болезни не предупреждают. Потому и решила: скажу, пока в силах. Но сперва — помощь по хозяйству. Кто, как не родные, старухе подсобит? Дров наколоть, щей наварить…»
Татьяна с Леной закивали и принялись за работу. Людмила Степановна наблюдала: тесто липло к рукам, лук резался неровно, кастрюли гремели. «Горожане вы мои неумелые», — с грустью подумала она, но вслух не упрекнула. Не в этом дело.
После обеда она попросила Сергея и Лену выйти — осталась с детьми.
«Теперь слушайте. Избу, где вы росли, оставлю Глаше. Она рядом, не бросит в беде. Толик, тебе — сарай да инструменты. Хочешь — продашь, хочешь — оставишь. А тебе, Танюша, — сбережения. Пенсию копила, почти не тратила».
В комнате повисло тяжёлое молчание.
«Избу — соседке?» — наконец выдавил Анатолий. — «Ты в своём уме?»
«А почему нет? Вы год не появлялись. А Глаша каждый день заходит. Ты, Толик, меня на свадьбу не позвал — стыдно было за деревенскую мать? А ты, Таня, с тех пор как за Славку замуж выскочила, — будто сквозь землю провалилась. А я ведь предупреждала: не пара он тебе…»
«Мама, хватит…» — прошептала Татьяна.
«Нехорошо мне. Пойду прилягу», — глухо сказала Людмила Степановна и закрыла дверь в спальню.
На улице разгорелся спор.
«Это из-за тебя!» — шипел Анатолий. — «Могла бы навещать! Теперь изба Глашке!»
«Да брось! Я одна вкалываю! А ты с Ленкой? Она дома сидит — могла бы помогать!»
Они кричали, перебивали друг друга. Людмила сидела у окна, слушая. Глаза наполнились слезами. Где те дети, что бегали босиком по росе? Где их тепло, их забота?
Когда они вернулись, она уже не лежала — сидела прямая, сжав губы, но глаза предательски блестели.
«Мам, тебе же плохо…» — начал Анатолий.
«Лучше», — отрезала она. — «Всё понятно. Я никому не нужна. Завещание? Будет. Позже. Когда решите — зачем вам эта изба: чтобы любить или чтобы делить?»
Утром за столом царила тишина. Лишь скрипели стулья да звенели ложки. Первой осмелилась Татьяна:
«Прости нас, мама… Мы были не правы. Буду приезжать, честно. Мы же семья…»
Людмила кивнула. За столом повисло тёплое молчание.
С тех пор мало что изменилось. Анатолий почти не появлялся, но деньги присылал исправно. Татьяна же стала заглядывать чаще. Щи, варенье, прополка грядок. Но о завещании больше не спрашивали.
И никто не знал, что оно давно лежало в нижнем ящике комода, подписанное и заверенное. Всё было разделено поровну. Потому что Людмила Степановна по-прежнему любила своих детей. Даже если они порой забывали об этом.
