Извините за задержку, вот переписанная история, адаптированная под русскую культуру:
СТЫД ЗА МАТЬ
Я стала матерью в сорок лет. В роддоме сразу прилепили ярлык «старородящая». Тогда это резануло, но сейчас понимаю — именно в этом возрасте по-настоящему осознаёшь, что значит быть матерью. Ты уже не молоденькая девушка, а зрелая женщина, с опытом, ценностями, понимающая, кто ты и чего хочешь. Сын Илья стал смыслом моей жизни, я вложила в его воспитание всю душу и ни разу об этом не пожалела.
Илья рос спокойным, вдумчивым мальчиком. В отличие от детей моих знакомых, он не устраивал истерик, не требовал невозможного. Все говорили: «Тебе повезло, у тебя золотой ребёнок». Казалось, что может пойти не так?..
Однако началась пубертатная пора. В четырнадцать лет Илья резко изменился. Я будто перестала его узнавать — постоянные упрёки, протесты, беспричинная агрессия. Подруги уверяли: «Это временно, переходный возраст, всё наладится». Я терпела и ждала, но всё только ухудшалось.
К шестнадцати моё некогда ласковое чадо превратилось в чужого человека. Он пропадал ночами, прогуливал уроки, отметки свалились до нуля. Я ночами плакала, не зная, как вернуть его, как достучаться до него. А впереди был выпускной — событие, к которому я так готовилась. Я купила сдержанное, элегантное платье. Взглянув в зеркало, я чувствовала: пусть возраст уже не юный, но я всё равно красива. Хотелось гордо стоять рядом с сыном в этот важный день.
Но когда Илья вернулся с репетиции вальса и увидел меня в том платье, он закатил глаза и усмехнулся.
— Куда ты так вырядилась? На работу, что ли?
Я смутилась:
— Как куда? На твой выпускной, конечно.
— Мама, ты выглядишь как бабушка в этом наряде. Не позорься. И меня не позорь. Лучше вовсе не приходи.
Слова его словно в воздухе повисли, а потом я просто опустилась на диван. Мир потускнел. В голове шумело, в груди — клубок боли, обиды и ярости. Я спросила:
— Ты стыдишься меня?..
— Да нет же, просто… ну, выглядишь ты слишком… взрослой. Все мамы будут молодые, а ты…
— Я старалась для тебя! Родила тебя, когда могла уже не рожать, — сорвалось у меня с губ.
Он отвернулся и ушёл в свою комнату. А я осталась сидеть. Слёзы текли, и я не знала, что делать. Казалось, всё, что я делала для него, стало бессмысленным. Все бессонные ночи, болезни, заботы — ничего не значат, если ты в его глазах — «позор».
Выпускной прошёл без меня. Оставшись дома, я слушала стрекот сверчков за окном и гладила то самое платье, которое он назвал «старушечьим». Было горько. Но, несмотря ни на что, если сын придёт ко мне с бедой, с разбитым сердцем, с внутренней болью — я снова обниму его. Ведь я — его мама. Даже если он сейчас этого стыдится.
