Мечтала о любви, рисовала в мыслях светлое завтра, но судьба подкинула лишь горькие обиды!
Зовут меня Анна Соколова, живу в старинном Вышнем Волочке, где Тверские просторы прячутся меж берёзовых рощ. Встретила его вновь на школьной встрече — спустя двадцать лет. Дмитрий стоял передо мной, грузнее прежнего, с проседью в висках, но взгляд — всё те же бездонные глаза, пронизывающие до мурашек, как в шестнадцать. Пригласил на вальс, словно годы не стёрли память. Его руки, знакомый запах древесной туалетной воды, сила, с которой он притянул меня — ноги подкосились, будто время замкнуло круг. Ночью он снова поселился в моих снах, и я поняла: искра не погасла.
Почему расстались? Забылось. Три года жили душа в душу: мечтали о доме с яблоневым садом, лавке пряностей у реки, выбирали имена детям — Лиза, Фёдор… А потом он растворился — без объяснений, словно мираж. На встрече, после рюмки коньяка и танца, оба молча согласились — второй шанс. Через полгода я перебралась к нему в Ржев, в старый дом с резными ставнями. Его жена умерла, а я так и не нашла своего человека. Сначала казалось — счастье рядом. Но иллюзия рассыпалась.
Хотела тепла, а получила ледяной душ. У Дмитрия — два сына: 16-летний Максим и 18-летний Павел. Не претендовала на роль матери — знала, бесполезно. Мечтала о дружбе, о простом человеческом участии. Пекла их любимые сырники, вязала свитера, молчала, когда они громко ругались за игровой приставкой. В ответ — стеной молчания. Родственники покойной жены довершили картину: каждый их приезд — суд. Смотрели свысока, шептались на кухне, а я чувствовала себя служанкой при дворе.
В 38 лет я заблудилась в чужом городе, среди чужих стен. Постоянное напряжение, как туго натянутая струна. Максим тайком приводил девчонку, пока я была на смене в библиотеке. Они кутили в нашей спальне, спали на моих подушках, оставляли следы губной помады на зеркале. Она рылась в моей косметичке, носила мой халат, оставляла горы посуды после ночных посиделок. Павел ворчал: «Суп пересолен, как у бабки в столовой». Дмитрий же отмалчивался, будто я призрак.
Пыталась сблизиться с соседками — бабушками на лавочке. Но и те вспоминали, каким ангелом была его покойная Людмила. А я? Я дышу, люблю, отдала ему лучшие годы, бросила квартиру в Волочке ради его «спасибо». Решила: ребёнок всё исправит. Но когда заикнулась, он хлопнул дверью: «У меня наследники есть». А я? Осталась с пустой колыбелью в душе.
Дальше — хуже. Дмитрий стал чужим. Грубость сыновей перешла в него. Придирался к мелочам: то шторы криво висят, то борщ недосолен. Последней каплей стала та девчонка в моём новом платье — подарке сестры. «Сними немедленно!» — вырвалось у меня. Она фыркнула: «Ой, ревнуешь? Он тебе всё равно не верит!»
Не помню, как собрала чемодан. Дмитрий орал, швырял в меня пультом от телевизора, кричал, что я «нахлебница». Уехала на рассвете, в платке и осеннем пальто. Через день курьер привёз коробки — даже не запечатанные, будто выносил мусор.
Говорят, время лечит. Возможно. Но шрамы на сердце — как метки на берёзе: видны, хоть и заросли корой. Верю, что найду того, кто разглядит за рубцами живую душу. Дмитрий был ошибкой юности, не судьбой. Мечтала о семейном очаге, а получила пепелище. Теперь снова в Вышнем Волочке, вдыхаю запах хвои с соседней рощи и учусь заново верить, что за поворотом ждёт не обман, а рассвет.
