Сейчас мне семьдесят. Я совсем одна, как палец. Стала обузой для родной дочери.
— Дочка, приезжай вечером, умоляю… Сама не справлюсь…
— Мама, у меня завал на работе! Хватит ныть. Ладно, приеду.
Я стояла у телефона, сжимая трубку, и слёзы катились по щекам. От обиды. От боли. От понимания — я стала тяжким грузом для единственной дочери. Вспомнила, как одна растила Алёну, как тянула всё на себе. Ни в чём ей не отказывала. Всё ей — самое лучшее. Всё — только ради неё. Возможно, в этом и была моя ошибка. Слишком баловала, слишком любила, слишком верила, что, сделав её счастливой, стану счастлива сама.
Когда Алене было одиннадцать, в моей жизни появился мужчина. Впервые за годы я почувствовала себя женщиной. Но Алёна закатила такую истерику, что мне пришлось с ним расстаться. Сердце разрывалось, но я выбрала дочь. Всегда выбирала её. А теперь… теперь мне семьдесят. Вокруг пустота. Болячки одолели, силы на исходе, и единственный человек, на которого надеялась — моя дочь — отмахивается от меня, как от надоедливой мухи.
Алёна замужем уже двадцать лет. У неё трое детей, но я вижу их редко. Почему? Не знаю. Может, и им сказали, что я «достала».
— Мама, ну что опять? — влетела в квартиру раздражённая Алёна.
— Мне назначили уколы… Ты же медсестра, помогла бы?..
— Что, каждый день к тебе мотаться? Ты с ума сошла?
— Алёна, на улице гололёд, я до поликлиники не дойду…
— Ну так заплати, чтобы мне был смысл сюда ездить! Никто за просто так не работает!
— У меня денег нет…
— Ну и отлично! Ищи кого-то другого! — и хлопнула дверью.
Наутро я вышла из дома на два часа раньше — медленно брела по заснеженному тротуару, сжимая направление и шепча: «Дойди, только бы дойти…» А слёзы лились сами. От боли. От одиночества. От слов, которые теперь со мной навсегда: «Ты обуза».
У поликлиники ко мне подошла молодая женщина:
— Бабушка, вам плохо? Вы плачете?
— Нет, милая. Не от боли. От жизни…
Она села рядом, выслушала. Я высказала всё. Странно, но незнакомке было проще рассказать, чем родной дочери. Её звали Таня. Оказалось, живёт в соседнем доме. С тех пор она заходила всё чаще. Мы сдружились. Она носила продукты, помогала с лекарствами. Просто слушала.
На день рождения Таня пришла одна. Алёна даже не позвонила.
— Не могла не прийти, — сказала Таня. — Вы так напоминаете мне маму. С вами тепло…
И тогда я поняла: чужой человек дал мне больше, чем тот, кого растила всем сердцем.
Мы стали как родные. Таня звала меня на дачу, встречали праздники, ездили за город. И я приняла трудное, но верное решение — переписала квартиру на Таню. Она отнекивалась: «Мне ничего не нужно». Но я настояла. Не за деньги она со мной — это было видно. Она просто была рядом. Когда все отвернулись.
Потом я переехала к ней — одной стало тяжело. Продали мою квартиру, чтобы Алёна не полезла в суд. И забыли. На время.
Год спустя объявилась Алёна. Злая. Ледяная.
— Ты отдала квартиру чужой! Опозорила меня перед роднёй! Должна была оставить мне! Лучше бы ты сдохла!
Таня её выставила за дверь, не дав даже голос на меня повысить.
Вот так. Чужие оказались ближе родных. Таня стала мне дочерью. А та, кого носила под сердцем, — предала. Когда стало трудно — отвернулась. Потому что некогда. Потому что я «мешаю». Потому что материнская любовь — не капитал. И не актив. Это просто чувство. А сейчас чувства никому не нужны…
