— Пульхерия, глянь-ка на него! — шепнула соседка Аграфена Сидоровна, кивая через дорогу. — Вот у кого муж — так муж! Цветы супруге каждую субботу носит, машину с утра обмыл, чтоб Агафью на службу доставить. А твой-то где?
Пульхерия мешала борщ, не отрываясь от плиты. За окном действительно маячил Тихон Ефимович из седьмого дома, аккуратно высаживавший помидорную рассаду. На скамейке лежал букет алых гвоздик.
— Аграфена, отстань, — выдохнула Пульхерия. — У всякого своя дорожка.
— Какая своя? — вознегодовала соседка, опускаясь на кухонный стул. — Вглядись в него! Участок — картинка из журнала, жену боготворит, внуков каждые выходные на великах катает. А Агафья-то как сияет! Намедни встретила ее у ларька — полчаса взахлеб рассказывала, как Тихон ей ноги по вечерам растирает.
Пульхерия поморщилась. Тихон Ефимович Морозов действительно считался образцовым мужем. Об этом трещали все кумушки, об этом знала вся улица. Он первым выходил чистить снег — не только у себя, но и у стариков-соседей. Помогал чинить изгороди, одалживал инструмент, голос на жену вовек не повышал.
— Мне-то что за радость? — Пульхерия сбавила газ, обернулась к гостье. — Мой Игнат тоже парень неплохой.
Аграфена Сидоровна фыркнула.
— Неплохой! Намедни в одиннадцать ночи музыку врубил во всю мощь — внучка моя проснулась да до утра ревела. А позавчера его железный конь дорогу перегородила, Степаныч еле протискался.
— Настроение подкачало у парня, — оправдывалась Пульхерия, хоть сама знала — довод жидковат.
Игнат и взаправду идеалом не был. Забывал про именины, оставлял посуду в мойке неделями, ползарплаты мог спустить на охотничьи снасти. Но Пульхерия любила его таким, каков есть. Любила его неуклюжие потуги сготовить завтрак, коли она хворала. Любила, как он посапывает во сне. Любила даже привычку разбрасывать портянки по спальне.
После соседки Пульхерия вышла в огород поливать огурцы. Через плетень доносился сдержанный разговор Тихона Ефимовича с женой.
— Агафья, может, табурет подам? Не стой на коленках — спину потянешь.
— Не надо, Тиша, я быстро грядки проверю.
— Тогда я пока самовар заварю. С малиновым вареньем или с лимончиком?
— С вареньем, родной.
Пульхерия невольно сопоставила этот разговор с их утренней беседой.
— Игнат, завтрак стынет!
— Сейчас! — крикнул он из предбанника, добавив: — Кофе есть?
— Растворимый в шкафчике, найдешь сам.
— Да где он проклятый…
В итоге Игнат умчался на работу, хлебнув лишь чаю — кофе искать было влом, а Пульхерия весь день корила себя за недогадливость.
Вечером, укладывая внучку Даринку, гостившую на каникулах, Пульхерия услыхала вздох девочки.
— Чего, лапушка?
— Бабуль, а почему дядя Тихон тете Агафье все время цветы дарит? А мой деда Игнат тебе никогда.
Пульхерия присела на край кровати, поправила одеяло.
— Желаешь, чтобы и мне деда цветы подносил?
— Желаю! Ты ведь добрая — сказку расскажешь, пирожки напечешь. Отчего он тебе ничего не дарит?
Из детских уст правда колола острее. Пульхерия запнулась, лишь поцеловала внучку в лобик да прошептала: «Засыпай, золотко».
Назавтра, встретив Агафью Морозову в овощной, Пульхерия невольно приглядывалась. Агафья выглядела по-настоящему счастливой. Ухоженная, в нарядном ситцевом платьице, с аккуратной прической.
— Пульхерия, привет! Как держишься? — улыбнулась Агафья, перебирая картошку.
— Терпим. У вас как?
— Чудесно! Тиша вчера решил борщ варить — говорит, дай, мол, супруга, передохнуть. Представляешь? — Агафья счастливо рассмеялась. — Хоть я приглядываю все равно — а то он соль с сахаром перепутает.
— Родилась в рубашке с таким мужем, — произнесла Пульхерия, и в голосе задрожала нота зависти.
— Везучая, — согласилась Агафья, но лицо ее задумалось вдруг. — А твой Игнат как? Слыхала, новую сеть с братом купил?
— Купил. Теперь каждые выходные — на Оку.
Пульхерия всю дорогу домой думала: каково бы было, удосужься Игнат хоть изредка предложить ей передышку или обед сготовить. Дома ждала знакомая картина: муж уставился в ящик с кружкой пива, на полу — его кирзовые сапоги, в мойке — тарелка от яичницы.
— Пульхерия, что к ужину припало? — спросил Игнат, не оторвавшись от экрана.
— Разогрею вчерашнюю солянку, — ответила она, убирая сапоги в прихожую, поняв вдруг, что её Игнат идеален по-своему, без показухи, но всем сердцем.
