Осенью, когда октябрьский ветер гнал по улицам последние кленовые листья, я покидала наш дом с чемоданом в руке. Муж — Дмитрий — объявил, что нам требуется «передышка». Месяц. Он твердил, что это «время для ясности мыслей», чтобы «расставить всё по местам». Я молча кивала, сжимая пальцы, чтобы не расплакаться. Восемь лет брата… Не без ссор, но чтобы вот так — «пожить порознь»?
— Татьяна, — он придержал дверь, провожая меня, — я не хочу нас разрушить. Поверь, это необходимо.
Я переселилась к подруге в спальный район. Читала Достоевского под пледом, бродила по скверам, пила чай с брусникой. Дни тянулись, как резина. Через неделю раздался звонок. Наша соседка, Галина Степановна, говорила шёпотом:
— Танюша, ты не дома? К Дмитрию сегодня девушка пришла… С вещами. Всю ночь топали — то в кухню, то в ванну…
Сердце упало в пятки. Неужели нашёл замену? Всего неделю назад мы смеялись над его попытками испечь блины… А теперь в нашем доме чужая?
Два дня я металась, как тень. Телефон молчал. Знать — не знать. Но интуиция глодала: что-то нечисто.
На третий день не выдержала. Поехала. Без звонка. Ливень хлестал по щекам, ноги подкашивались. В окне нашей квартиры горел свет. Дверь была не заперта.
В гостиной — разложенные лекала, рулоны шёлка. За столом — Дмитрий и женщина в очках, лет сорока. Они что-то чертили на миллиметровке.
— Кто это? — прошептала я, цепляясь за косяк.
Он вскочил, почти опрокинув стул:
— Таня! Ты… Это Надежда Викторовна, театральный художник. Готовили сюрприз.
— Сюрприз?
— Ты же мечтала о мастерской для своих эскизов? Переделываем кабинет. Хотел к твоему возвращению всё обустроить…
Художница деликатно собрала бумаги. Я гладила лоскут бархата, едва сдерживая дрожь. Он не изменил. Скрывал, чтобы подарить мечту.
— Прости, — он обнял меня, пахнув привычным одеколоном. — Хотел, чтобы ты поверила — наш дом там, где ты.
Слёзы текли сами. От стыда за недоверие. От любви, что, оказалось, лишь глубже проросла за эту разлуку.
Кабинет теперь — моя творческая крепость. А Дмитрий… Он всё так же носит утром кофе в постель.
Иногда страх потери — как ливень: промочит до нитки, зато после него воздух пахнет обновлением.
