Меня зовут Иван. Мне 72 года. Я живу один в старом доме на окраине маленькой деревни, где раньше всё было наполнено жизнью. Здесь, во дворе, мой сын бегал босиком по траве, звал меня строить шалаши из старых одеял, вместе мы жарили картошку в золе и мечтали о будущем. Тогда я думал, что это счастье будет длиться вечно. Что я нужен, важен. Но жизнь идёт своим чередом, и теперь дом погружён в тишину. Пыль на чайнике, шорох в углу и редкий лай соседской собаки за окном.
Моего сына зовут Антон. Его мать, моя покойная жена Мария, ушла от нас почти десять лет назад. После этого он остался единственным близким мне человеком последней нитью, связывающей с прошлым, где ещё было тепло и смысл.
Мы воспитывали его с любовью и заботой, но и со строгостью. Я много работал, мои руки не знали покоя. Мария была сердцем нашего дома, а я его руками. Я не всегда был рядом, но когда было нужно, приходил. Подчинённый на работе, но отец дома. Я учил его кататься на велосипеде, чинил его первую «копейку», на которой он уехал учиться в Томск. Я гордился им. Всегда.
Когда Антон женился, моя радость была безгранична. Его невеста, Алина, показалась мне скромной, сдержанной. Они переехали на другой конец города. Я подумал: пусть живут своей жизнью, строят что-то своё. А я буду рядом, чтобы помогать и поддерживать. Я надеялся, что они будут приезжать, что смогу нянчить внуков, читать им сказки на ночь. Но всё сложилось иначе.
Сначала звонки стали короче. Потом остались только сообщения по праздникам. Я несколько раз приезжал сам с пирогом, конфетами. Один раз мне открыли, но сказали, что у Алины болит голова. В другой раз ребёнок спал. А в третий не открыли вовсе. После этого я перестал приезжать.
Я не устраивал сцен. Не жаловался. Просто сидел и ждал. Говорил себе: у них свои заботы, работа, дети всё наладится. Но время шло, и я понял: в их жизни для меня нет места. Даже в день памяти Марии они не приехали. Только короткий звонок и всё.
Недавно я случайно встретил Антона на улице. Он держал сына за руку, нёс сумки. Я окликнул его сердце сжалось от радости. Он обернулся, посмотрел на меня, как на незнакомца. «Пап, всё в порядке?» спросил он. Я кивнул. Он тоже. Сказал, что спешит. И ушёл. Вот и вся встреча.
Я долго шёл домой. По дороге думал: в чём я ошибся? Почему мой родной сын стал для меня чужим? Может, я был слишком строг? Или, наоборот, слишком мягок? Или просто стал обузой со своими воспоминаниями, старостью, молчанием
Теперь я сам себе семья, сам себе опора. Завариваю чай, перечитываю письма Марии, иногда сижу на лавочке и смотрю, как играют чужие дети. Соседка, Людмила, иногда машет мне рукой. Я киваю в ответ. Так и живу.
Я всё ещё люблю своего сына. Больше всего на свете. Но больше ничего не жду. Наверное, такова судьба родителей отпускать. Но никто не готовит нас к тому дню, когда мы становимся лишними в жизни тех, ради кого жили.
И, возможно, в этом истинная зрелость. Только это уже не зрелость ребёнка. А зрелость родителя.