Мой сын создал семью, в которой для меня нет места

Мой сын построил себе семью, где моё место исчезло
Меня зовут Жан, мне 72 года. Я проживаю один в старом доме на окраине маленькой деревни, когдато полной жизни. Здесь, во дворе, мой сын бегал босиком по траве, звал меня, чтобы построить шалаши из старых одеял; вместе жарили картошку в углях и мечтали о будущем. Я тогда был уверен, что это счастье будет длиться вечно, что я нужен и важен. Но жизнь шла своим чередом, и теперь в доме царит тишина: пыль покрывает чайник, гдето слышен скрип, а из окна доносится редкое лаем собаки соседа.
Сына зовут Антуан. Его мать, моя покойная жена Мария, ушла из жизни почти десять лет назад. После её ухода он стал единственным человеком, близким мне, последней нитью, связывающей меня с прошлым, где ещё было тепло и смысл.
Мы воспитывали его с любовью и вниманием, но также строго. Я много трудился, руки мои никогда не знали отдыха. Мария была сердцем нашего дома, а я его руками. Я не всегда был рядом, но когда требовалось, я появлялся. Подчинённый работе, но отец дома. Я учил его ездить на велосипеде, отремонтировал его первую 2CV, на которой он уехал учиться в Тулузу. Я гордился им. Всегда.
Когда Антуан женился, радость переполняла меня. Его невеста Элодия показалась мне сдержанной, тихой. Они переехали в другую часть города. Я подумал: пусть живут своей жизнью, строят своё, а я помогу, поддержу их. Я ожидал, что они будут навещать меня, я смогу смотреть за внуками, читать им сказки вечером. Но всё пошло иначе.
Сначала были короткие звонки, потом лишь сообщения к праздникам. Я сам приходил несколько раз с пирогом, конфетами. Однажды меня впустили, но сказали, что у Элодии мигрень. Другой раз ребёнок спал. Третий раз дверь даже не открыли. После этого я перестал приходить.
Я не устраивал сцен, не жаловался. Я сидел и ждал, убеждая себя, что у них свои проблемы, работа, дети всё уладится. Время шло, и я понял: во их жизни для меня нет места. Даже на годовщину смерти Марии они не пришли лишь один звонок и всё.
Недавно я случайно встретил Антуана на улице. Он держал за руку сына, тащил сумки. Я позвал его, сердце наполнилось радостью. Он обернулся, посмотрел на меня как на чужого. «Папа, всё в порядке?» спросил он. Я кивнул. Он тоже кивнул и сказал, что спешит. И ушёл. Так прошла наша встреча.
Я долго шёл домой, размышляя: где я ошибся? Почему собственный сын стал мне чужим? Может, я был слишком строг? Или, наоборот, слишком снисходителен? А может, я просто стал назойливым со своими воспоминаниями, старостью, молчанием
Теперь я одна моя семья, мой единственный опорный пункт. Завариваю чай, перечитываю письма Марии, иногда сажусь на скамейку и наблюдаю, как играют чужие дети. Соседка Лёа иногда машет мне рукой, я отвечаю кивком. Так и живу.
Я всё ещё люблю своего сына больше всего. Но больше ничего не жду. Видимо, такова участь родителей отпустить. Никто не готовит к тому дню, когда мы становимся лишними в жизни тех, для кого мы жили.
Возможно, в этом и есть истинная зрелость. Но уже не детская, а родительская.