Мне уже тридцать. Возраст, когда у иных и семьи крепкие, и дома свои, а у меня — ни воли, ни уголка личного, ни права на собственное слово. А всё потому, что есть мама. Мама, что не отпускает. Мама, что следит за каждым моим движением. И я ей это позволяю. Знаю, сама виновата. Не научилась отказывать.
Отца в нашей жизни не было — исчез задолго до моего рождения. Мама о нём не вспоминала никогда, будто и не существовал он вовсе. С детства я была болезненной: то ангина, то ветрянка, то коклюш. В детский сад не ходила — мама сама со мной сидела. Жили мы с бабушкой и дедушкой, они нас и содержали. Мама по образованию — учительница музыки, но работу начала лишь когда мне пятнадцать стукнуло.
Я была её смыслом. Она жила мною, дышала мною, от всего меня оберегала. Споткнулась — значит, гулять нельзя. Кашель — никакого холодного. Любая ерунда превращалась в катастрофу. Шаг в сторону — истерика. А я привыкла.
Кончила музыкалку, поступила в пединститут, стала учительницей фортепиано — прямо как мама. В детстве друзей у меня почти не было. Мама ни с кем общаться не разрешала — все были «не те». Зато вместе в театр ходили, на концерты, книжки читали. Жила я будто героиня из старого романа, только без балов и кавалеров.
В студенчестве мало что переменилось. Дедушка помог устроиться в музыкальную школу. Работа нравилась, детишки радовали, мама была довольна — кругом одни взрослые дамы, никакой «дурной компании». Подруг не было. Две девчонки, с которыми я пыталась дружить, пропали — встречаться нам не давали, мама не одобряла.
Пять лет назад появился он — новый учитель по гитаре. Добрый. Умный. Красивый. Прямо как из книжки. Сходили на свидание. Я счастлива была, но ненадолго.
Первый вечер — мама звонила каждые десять минут, довела меня до слёз, парень испугался. Второй раз — выключила телефон. Вернулась — скорая у подъезда. Мама обзвонила все больницы, милицию, коллег. Её увезли с приступом. Третьего свидания не случилось. Впервые почувствовала злость. Уехала к подруге. Та сказала: «Не возвращайся. Иначе никогда не вырвешься».
Я не брала трубку — писала, что всё в порядке. Мама приходила на работу, закатывала сцены, потом снова в больнице оказалась. Я не выдержала — вернулась. С чувством вины, что с тех пор сидит во мне, как заноза. Подруга умоляла остаться. Не послушала. И с той поры всё будто застыло.
Теперь мне тридцать. Мы с мамой ходим в театр, ездим в санатории, в выходные обедаем вместе. Нет у меня ни отношений, ни друзей, ни свободы. Любая попытка вырваться — паника. Боюсь. Боюсь, что мама не переживёт, если я уйду. Что если решусь — случится непоправимое. И я себе этого не прощу. Стану виноватой в её смерти.
Хочу жить своей жизнью. Да не могу. Не умею быть жёсткой. Не умею выбирать себя. Боюсь повторить её судьбу — одинокую, запертую, сломанную. Всё чаще кажется, что выхода попросту нет…
