Живот урчал, как голодный пёс, а руки коченели от холода. Я шагала по тротуару, глядя на освещённые витрины ресторанов, где пахло свежей едой, и этот запах ранил сильнее, чем мороз. В кармане не было ни копейки.
Город выстудило до костей. Такой холод, от которого не спасает шарф или сжатые в кулаки ладони. Он проникал внутрь, напоминая, что ты одна — без дома, без еды… без единой души рядом.
Я была голодна.
Не то чтобы просто не ела пару часов. Нет — это был голод, поселившийся в теле на дни. От него желудок гудел, как барабан, а в висках стучало, если резко наклониться. Настоящий голод. Тот, что причиняет боль.
Два дня я не брала в рот крошки. Лишь глотнула воды из уличной колонки да откусила чёрствый хлеб, подаренный прохожей старушкой. Башмаки разваливались, одежда была в грязи, а волосы спутались, будто я дралась с ветром.
Я шла по проспекту, где теснились дорогие рестораны. Тёплый свет, тихая музыка, смех гостей — всё это существовало в другом мире. За стёклами семьи поднимали бокалы, влюблённые улыбались, дети играли приборами, будто в жизни не бывало горя.
А я… я мечтала о куске хлеба.
Побродив между витринами, я решилась зайти в один ресторан. Оттуда веяло райским ароматом жареного мяса, горячего картофеля и топлёного масла. В зале было людно, но на меня никто не смотрел. Заметив неубранный стол с остатками еды, сердце ёкнуло.
Я подошла осторожно, не поднимая глаз. Села, будто была гостьей, будто имела на это право. И, не раздумывая, схватила чёрствую горбушку из хлебницы. Она была холодной, но казалась мне пиром.
Дрожащими руками я подобрала остывший картофель, сдерживая слёзы. Потом — кусочек засохшего мяса. Жевала медленно, словно это последняя еда на свете. Но вдруг грубый голос врезался, как пощёчина:
— Эй. Так нельзя.
Я окаменела, с трудом проглотив кусок.
Передо мной стоял высокий мужчина в идеально сидящем тёмном костюме. Туфли блестели, галстук лежал безупречно. Не официант. Даже не простой посетитель.
— Из-извините, — прошептала я, чувствуя, как лицо пылает от стыда. — Я просто… очень хотела есть…
Пыталась сунуть картошку в карман, будто это спасёт от позора. Он молча смотрел, будто решал — рассердиться или сжалиться.
— Пойдём со мной, — наконец приказал он.
Я отступила.
— Я ничего не украла! — взмолилась. — Дай доесть — и уйду. Обещаю, шума не будет.
Я чувствовала себя крошечной, ничтожной, невидимой. Как назойливая тень.
Но вместо того, чтобы выгнать, он махнул официанту и направился к столику в углу.
Я застыла, не понимая. Через минуту передо мной поставили дымящееся блюдо: пышная гречка, сочная котлета, тушёные овощи, ломоть свежего хлеба и стакан молока.
— Это… мне? — голос дрожал.
— Да, — улыбнулся официант.
Я подняла глаза. Тот мужчина наблюдал за мной. Ни насмешки, ни жалости — лишь странное спокойствие.
Подошла к нему, ноги будто ватные.
— Зачем вы накормили меня? — прошептала.
Он снял пиджак, будто сбрасывал доспехи.
— Потому что никто не должен выживать на объедках, — твёрдо сказал. — Ешь спокойно. Я хозяин этого места. И отныне здесь для тебя всегда будет тарелка.
Слёзы жгли глаза. Я плакала — не только от голода. От стыда. От усталости. От унижения… и от облегчения, что кто-то наконец увидел меня.
***
Я возвращалась на следующий день.
И ещё.
И снова.
Официант встречал улыбкой, будто я — обычная гостья. Садилась за тот же столик, ела молча, аккуратно складывала салфетки.
Однажды он снова появился — человек в костюме. Пригласил к себе. Я колебалась, но в его голосе была уверенность.
— Как тебя зовут? — спросил.
— Алевтина, — тихо ответила.
— Сколько лет?
— Семнадцать.
Он кивнул. Больше не спрашивал.
Потом сказал:
— Ты голодна. Но не только еды.
Я недоумённо смотрела.
— Тебе не хватает уважения. Достоинства. Чтобы кто-то спросил, как ты, а не смотрел свысока.
Я молчала. Он был прав.
— Где твоя семья?
— Мама умерла от болезни. Отец… ушёл к другой. Не вернулся. Осталась одна. Из квартиры выгнали. Идти некуда.
— А школа?
— Бросила в восьмом классе. Стыдно было ходить грязной. Учителя смотрели, как на прокажённую. Одноклассники смеялись.
Он снова кивнул.
— Тебе нужна не жалость. Возможность.
Достал из кармана визитку.
— Завтра иди по этому адресу. Там центр для таких, как ты. Дают еду, одежду, учат. Хочу, чтобы ты пошла.
— Почему вы это делаете? — слёзы катились по щекам.
— Потому что в детстве я тоже ел объедки. Кто-то помог мне. Теперь моя очередь.
***
Прошли годы. Я попала в тот центр. Научилась готовить, читать, работать на компьютере. Получила чистую постель, уроки, психолога, который объяснил: я не хуже других.
Сейчас мне двадцать три.
Я — старшая повариха в том самом ресторане. Волосы убраны, форма выглажена, ботинки крепкие. Следую, чтобы для каждого голодного находилась тарелка. Иногда приходят дети, старики, беременные… все — с жаждой не только хлеба, но и участия.
И каждый раз я улыбаюсь и говорю:
— Ешь спокойно. Здесь не судят. Здесь кормят.
Человек в костюме заходит иногда. Галстук теперь не так туго завязан. Подмигивает, а после смены мы пьём чай.
— Я знал, что ты справишься, — сказал он однажды.
— Вы дали мне шанс, — ответила я. — Но остальное… я сделала сама. С голодом внутри.
Он рассмеялся.
— Люди недооценивают голод. Он не только губит. Он заставляет идти вперёд.
Я
