«Лучше уж такой отец, чем никакой» — твердит мне бывшая свекровь, Людмила Степановна.
— Всё равно ребёнку нужно знать своего отца! — наставляет она, качая головой. — Ты с Валерой развелась, это да. Но разве он перестал быть родителем? Это у него не отнимешь. Нельзя лишать дитя родного человека. Пусть и не ангел — но лучше уж так, чем вовсе без отца.
Я слушаю её, и сердце ноет от тоски и сомнений. Мы с Валерием разошлись полтора года назад. Прожили вместе почти семь лет. Начиналось всё, как в доброй сказке: цветы, клятвы, белое платье, а потом — рождение Саши. Но жизнь быстро расставила всё по местам.
Сперва я закрывала глаза — ну выпил лишнего, ну загулял. Потом пошло хуже: пьянки, ночные отлучки, враньё, переписки с посторонними барышнями, сомнительные приятели. А ведь у нас рос сын. Я пыталась спасти семью. Умоляла, ругалась, ходили к психологу, говорили до хрипоты. Даже терпела его жалобы, будто со мной ему тяжело. А потом просто не выдержала. Развелись.
Саше тогда было пять с половиной. Я сняла комнату, устроилась в контору, отдала сына в школу. Стали жить вдвоём. Бабушке не запрещала видеться с внуком — напротив, Людмила Степановна всегда была ко мне добра. Поддерживала, чем могла: то с ребёнком посидит, то деньгами поможет. Она душевная и честная. Вот только беда — слишком оправдывает собственного сына.
А Валерий после развода, как слышала, не изменился. Пьёт, как пил. Работы не держится, вечерами торчит в кабаках, кормится с её пенсии и случайных грошей. Но вот спустя год вдруг «вспомнил», что у него есть сын.
Когда жили вместе, Валера почти не замечал Сашу. Будто тот мебелью был. А теперь вдруг требует встреч, хочет «восстанавливать связь». Но я знаю, в каком виде он является: перегаром пахнет, глаза мутные, лицо серое. Что он даст ребёнку? Даже на мороженое копейки нет, а его квартира — захолустье с разбитыми стульями.
— Пусть хоть у подъезда, на площадке, часок погуляет с ним! — уговаривает свекровь. — Ты же рядом, в окно видно. Сам же приходит, ребёнком интересуется. Не гони его. Это важно для Сашеньки…
Я понимаю, за её словами — отчаяние. Она верит, что внук пробудит в сыне отцовские чувства, заставит одуматься. Мол, вдруг всё наладится?
Но я-то знаю Валеру. Он не хочет меняться. Ему просто скучно, и он ищет, чем занять свою пустоту. И хоть сердце шепчет: «Не пускай!», в голове вертится другой вопрос: а может, и правда… Может, сыну стоит знать, что у него есть отец — хоть и никудышный? Что он не аист принёс, не в капусте нашли, а родился от живого человека. Пусть пропащего. Пусть пьяницу. Но своего.
Я спрашиваю себя: а если однажды он спросит: «Где мой папа? Почему он меня не любит? Почему я его не знаю?» Что отвечу? Что был, да я его оттолкнула? Что решила за него, будто лучше без отца, чем с таким?
Не знаю, что верно. С одной стороны — боюсь подпускать сына к человеку, который не держит слова. С другой — не хочу, чтобы Саша рос в неведении. Чтобы потом, взрослея, корил меня за то, что скрыла от него правду. Потому что даже плохой отец — всё равно отец. Кровь, корни, фамилия.
Да, я зла на Валеру. За всё, что он мне принёс. За то, как предал и нас, и нашу семью. Но не могу заставлять сына ненавидеть его. Не мне решать. Он вырастет — сам разберётся. Сам поймёт.
А пока… Пожалуй, разрешу встречу. Но с условием — только под моим присмотром. Без водки, без притворства. Просто чтобы мальчик знал: отец у него есть. Хоть изредка. Хоть на час. Хоть так.
Может, Людмила Степановна и права. Порой плохой отец лучше, чем пустота. Потому что даже через боль приходит осознание. А из осознания — мудрость. И сила. Та, что однажды убережёт моего сына от судьбы его отца.
И если я смогу его защитить — буду знать, что поступила правильно.
