Моя невестка даже не пытается скрывать, как меня ненавидит. Она набрала среди ночи, обвинив, будто я специально разрушаю её брак с Дмитрием.
Представьте: эта женщина не делает ни малейшей попытки казаться вежливой! Каждое слово — будто удар хлыстом, и всё при сыне. А он… знает и молчит! Да, вот она я — шестидесятилетняя жительница тихого посёлка под Тверью, мечтавшая о большой семье, где царят уют и взаимное уважение. Я всегда понимала: растить одного ребёнка — всё равно что строить дом на песке. Но разве могла представить, что это обернётся адом?
С первого дня Ярослава, невестка, показалась мне опасной — будто гроза, что ломает деревья. Когда Дима впервые привёл её в наш дом, её тёмные глаза, холодные, как февральский ветер, будто просвечивали меня насквозь. Инстинкт кричал: «Беги!», но я заглушила его. Решила: стесняется, волнуется. Разве сын выбрал бы плохую девушку? О, как слепа я была!
Первое, что бросилось в глаза — её презрение к людям. Читала когда-то в «Караване историй», что истинный характер виден в обращении с официантами. В кафе «Метелица» она набросилась на парня, будто тот украл её кошелёк. «Этот торт выглядит, как помои!» — шипела она, тыча вилкой в десерт. Я оправдывала её про себя: авось, устала. Теперь понимаю — это был первый звонок.
Второе — её наряд. Простите за откровенность, но её обтягивающее платье с вырезом до пупа и юбкой выше колен больше подошло бы для ночного клуба, а не для знакомства с матерью жениха. Неужели нельзя было надеть что-то приличное? Но нет — ей будто специально хотелось меня шокировать.
После свадьбы они поселились в её трёхкомнатной квартире в новостройке под Москвой. Месяц я не звонила, боялась быть навязчивой. Но потом не выдержала — разве материнское сердце может молчать? Ярослава тут же взрывалась. Стоило Диме взять трубку, как слышалось её: «Хватит трепаться!» — резкое, как щелчок затвора.
Я попыталась поговорить с сыном наедине. Он признался: у Ярославы тяжёлое прошлое. Бывший избивал её, потом бросил, когда она потеряла ребёнка. С тех пор она не доверяет никому, даже ему. «Психотерапевт поможет», — твердил Дима. Но я видела — её злость глубже ран. Это не боль, а жажда контроля.
А потом грянул скандал. Узнав, что сын рассказал мне о её тайнах, Ярослава набрала меня в три часа ночи. Её голос, дрожащий от ненависти, резал ухо: «Ты — старая ведьма! Зачем влезаешь в нашу жизнь?» Я молчала, понимая: её любовь к Диме — как цепь, что душит их обоих.
Сын не заступился. Мой мальчик, ради которого я ночами сидела у постели, когда он болел, теперь повторяет: «Мама, не лезь. У нас своя семья». Формально он прав. Но я-то вижу: это она держит его на коротком поводке. Даже квартиру оформила на себя — будто он бесправный гость.
Иногда мне кажется: надо отпустить. Вырастила, дала образование — остальное не в моей власти. Но как смириться, когда твоя кровь растворяется в чужой злобе? Молюсь, чтобы Дима очнулся. А пока жду — как ждут первого снега в ноябре, зная: рано или поздно он укроет всю грязь чистым покрывалом.
