Володя сказал, что я должна обслуживать его друзей, и я решила выйти в парк.
Агненька, что ты так медлишь? Через полчаса пацаны уже будут, а у нас же «коня» не валялось, дотягивалась она к мне по телефону. Давай, ускоряйся: картошку нажарь с луком, как они любят, огурчики солёные достань, те, что мама передавала, а сало порежь тоненько, красиво, а не как в прошлый раз.
Владимир стоял в дверях кухни в домашних спортивных штанах и растянутой футболке, поглядывая на часы. Я только что вошла в квартиру с двумя тяжёлыми пакетами продуктов, поставила их на плитку, и в плечах уже ныли от тяжести, в сапогах будто огонь. В магазине сегодня была полная анархия, перед праздниками всё как будто срывали с полок.
Какие пацаны? тихо спросила я, расстёгивая молнию на пуховике, пальцы у меня замёрзли. Пятница, вечер, я еле живая, думала, просто поужинаем и фильм посмотрим.
Ох, начинается, Володя закатил глаза. Всё работает, я тоже не отдыхал. Серёжа звонил, он, Толя и Витя мимо проезжали, решили заскочить. Сто лет не виделись. Что мне, друзей не пускать? Это же неуважение.
А меня можно было предупредить? Днём позвонить?
Спонтанно получилось! Чего ты раздуваешь проблему? Нужно лишь закуску организовать. Они же не голодают, а пообщаться. Бутылка у нас есть, в баре стоит. Главное, быстро накрой стол. Салатик, «Оливье» или крабовый, как обычно, и горячее они голодные мужики.
Я смотрела на Владимира и чувствовала, как в солнечном сплетении нарастает шар обиды. «Как обычно» значит, мне сейчас, не отдохнув ни минуты, бегать между мойкой и сковородкой, строгать салаты, накрывать стол, потом весь вечер подносить чистые тарелки, убирать грязные, следить, чтобы у «пацанов» был хлеб, и слушать их «шутки». А в конце останется гора посуды и пахнущий пол.
Я не буду готовить, сказала я твёрдо, глядя в глаза. Я устала, хочу в душ и спать. Если друзья голодные, закажи пиццу или сваришь пельмени сам.
Владимир на секунду замер, брови пошли вверх.
Что ты, Агня? Пацаны хотят домашнее. Я уже обещал, что ты стол накроешь. Серёжа до сих пор вспоминает твои беляши. Не позорь меня перед людьми. Что они подумают? Что я не могу построить семью?
Построить? переспросила я, чувствуя холодок по спине. Я тебе что, новобранец на плацу? Или прислуга?
Не передергивай! Володя начал злиться, голос стал жёстче. Ты женщина, хозяйка дома, это твоя прямая обязанность гостей встречать. Я зарабатываю деньги, в дом всё несу, имеет право раз в месяц посидеть с друзьями нормально? Чтобы жена ухаживала, подносила, уют создавалa? Давай, не выдумывай. Пакеты принеси, разбирай. Курица в духовку, пока чистишь картошку. И водку в морозилку убери, чтобы не запотела.
Он пошёл в гостиную, бросая на ходу: И причешись, а то выглядишь как чучело огородное. Витя с новой дамой может быть, не хочу, чтобы ты на её фоне бледно выглядела.
Дверь в комнату не закрылась, и из неё сразу послышался телевизор. Володя сел на диван, считая разговор оконченным. Для него всё было решено: я получу указания и, как верная подруга, бросаюсь к кулинарной «амбразуре».
Я стояла в коридоре, слушая диктора новостей, сняла шапку, волосы упали на лицо. «Чучело огородное» в ушах звенело. Двадцать лет брака, двадцать лет я пыталась быть идеальной хозяйкой, заботливой женой, понимающей подругой. Я терпела его «гаражные» посиделки, маму с бесконечными советами, разбросанные носки, претензии к супу. Думала, что это и есть семейная жизнь компромиссы, терпение, сглаживание углов.
Я посмотрела на пакеты: курица, овощи, молоко, хлеб тяжёлый груз. Снова застегнула молнию на пуховике, надела шапку, поправила шарф и взглянула в комнату.
Владимир.
Он, не отрываясь от экрана, махнул рукой: Что там ещё? Соль не нашла? В верхнем ящике.
Я ухожу.
Куда? он наконец повернул голову, недоумение на лице. В магазин? Хлеб взял, майонез есть?
Нет. Я ухожу гулять. В парк.
В какой парк? Володя даже встал с дивана. Ты сдурела? Сейчас семь вечера, темно, холодно. Гости через двадцать минут! Кто будет стол накрывать?
Ты, спокойно ответила я. Ты позвал, ты и накрывай. Картошка в сетке под мойкой, курица в пакете, нож в подставке. Рецепт найдёшь в интернете.
Оля, стой! закричал он, вскакивая. Что ты творишь? Какой парк?! Вернись! Раздевайся и иди на кухню! Я сказал!
Я уже не слушала. Выскочив из квартиры, захлопнула тяжёлую металлическую дверь, щёлк замка прозвучал как выстрел. Поспешила по лестнице, не дожидаясь лифта, боясь, что Володя выскочит и затащит меня назад. На лестничной площадке было тихо, он явно шокирован.
На улице шёл мелкий колючий снег, ветер забрался под воротник, но я этого не замечала. Внутри всё горело адреналином и странным чувством злой свободы. Шла быстро, почти бегом, подальше от дома, от освещённых окон, где, наверное, мой муж сейчас пытается придумать, что сказать друзьям.
Парк был в двух кварталах старый городской парк с широкими аллеями, высокими липами, теперь чёрными и голыми, качающимися на ветру. Людей почти не было: редкие прохожие с собаками, спешащие домой рабочие, пара подростков, уткнувшихся в телефоны.
Я свернула на боковую аллею, где фонари светились через один, создавая причудливую игру теней на снегу. Замедлила шаг, сердце колотилось в горле.
Что я наделала? пронеслась паника.
С детства меня учили быть «тихой», молчать, служить. «Стерпится слюбится», «молчание золото», «муж голова, жена шея». Мама говорила: «Агнушка, не перечь, будь мудрее. Мужчину надо кормить и хвалить, тогда в доме лад будет». И я кормила, и хвалила, даже когда Володя садился на мою шею.
Телефон вибрировал в кармане. На экране фото мужа, подпись «Владимир». Я сбросила вызов, но он позвонил снова, потом ещё раз. Я выключила звук, положила телефон в карман. Тишина, только ветер и скрип снега под сапогами.
Подошла к пруду, где вода в середине не замёрзала, плавали утки, у берега тонкая кромка льда. Опёрлась руками о холодные перила и посмотрела вниз. Вспомнила, как в прошлый раз Толя напился и разбил мою любимую вазу, Серёжа тогда подмигнул: «Везёт Вадьке, такая баба безотказная, накормит, приласкает». Я тогда хотела исчезнуть, но молчала, улыбнулась натянуто и ушла мыть посуду.
Не буду, прошептала я в темноту. Больше не буду.
Мороз щипал щеки, но было даже приятно. Я почувствовала, что не обедала весь день, в животе заурчало.
В центре парка светился маленький киоск с кофе и выпечкой. Подошла к окошку.
Добрый вечер, улыбнулась девушка в вязаной шапочке. Что будете?
Большой капучино, пожалуйста. И посмотрела на витрину. И улитку с корицей. И сэндвич с курицей.
Отличный выбор. Сейчас разогреем.
Я взяла горячий стаканчик, обхватив его замёрзшими ладонями. Тепло разлилось по пальцам. Села на скамейку под фонарём. Сэндвич был горячим, сыр тянулся, курица сочной. Это был самый вкусный ужин за последние годы, потому что я ела его в тишине, без надобности угождать комунибудь. Смотрела падающий снег, пила кофе и чувствовала себя живой.
Мимо прошла пожилая пара, держась за руки. Дедушка чтото рассказывал, бабушка смеялась, поправляя ему шапку. Я подумала: «А будет ли у нас так в старости? Будем ли мы гулять, держась за руки?» Но скорее всего Володя будет ворчать, а я таскать сумки.
В кармане снова пискнуло это не телефон, а часы, показывающие 10000 шагов. Ирония судьбы: я ушла из дома, чтобы выполнить норму активности.
Прошло два часа. Я обошла парк три раза. Ноги гудели от длительной ходьбы. Кофе выпила, булку съела. Холод пробирался под пуховик, пора возвращаться. Чем ближе я к дому, тем медленнее шаг. Подъезд, третьий этаж, свет в квартире горел везде.
Вошла в квартиру, открыла дверь в нос ударил запах подгоревшего масла, табачного дыма и дешёвого одеколона. В прихожей стояли чужие ботинки, горы курток на вешалке. Из кухни доносились громкие голоса и смех.
Ну я ей и говорю: не путай берега! вещал Серёжа. Баба должна знать своё место! А Вадик молодец, не растерялся!
Сняла сапоги, повесила пуховик, прошла на кухню. Стол завален: открытые банки шпрот, килька, ломтики колбасы на газете, сковородка с чёрной обугленной картошкой, бутылки пива, недопитая водка. За столом сидели Володя, Серёжа и Толя. Витя с «дамой» не пришли.
Владимир, спиной к двери, размахивал вилкой с маринованным огурцом.
Да она просто в магазин побежала, врал он. За деликатесами. Сейчас накроет. Олька у меня золотая, просто стеснительная.
Я кашлянула. Три мужчины посмотрели на меня.
О! Явилась, не запылилась! воскликнул Серёжа. Хозяюшка! Мы уже ждали! Володя, ты за коньячком бегал?
Владимир медленно обернулся, лицо покраснело, глаза мутные. Ты где ходила?! рявкнул он, пытаясь встать, но упал обратно. Пацаны сидят, ждут! Картошка сгорела! Ты меня подставила, Оля!
Я посмотрела на грязные пятна пива, окурки в моей любимой чашке, которую они превратили в пепельницу.
Добрый вечер, мальчики, сказала я холодным тоном. Банкет окончен.
Что? недоумевал Толя. Мы только начали. Оля, ну ты чего, нормально же сидим. Сделай хотя бы яичницу, а? Картошка у Вадика смерть желудку.
Я сказала всё вон, подняла голос. Сейчас десять, мне завтра на работу. Володя, провожай гостей.
Ты не командуй мне! Володя стукнул кулаком по столу. Это мой дом! Мои друзья! Ты кто такая, чтобы их выгонять? Иди готовить! Иначе
Иначе что? шагнула я вперёд. Ударишь? Давай. Только знай, я сразу вызову полицию, напишу заявление и подам на развод завтра. Хочешь?
Тишина висела в кухне. Даже Серёжа перестал улыбаться. Они никогда не видели меня такой: уверенной, холодной, с огненным взглядом.
Вад, пробормотал Толя, поднимаясь. Может, пора? Жёны тоже волнуются.
Сидеть! рыкнул Володя. Никто никуда не пойдёт! Жена всё исправит. Оля, я считаю до трёх. Раз
Считай до миллиона, я подошла к окну и распахнула форточку. Морозный воздух влетел в прокуренную комнату. Проветриваем, вонь как в хлеву.
Ты страх потеряла? он пытался встать, опрокидывая стул. Я тебя кормил, одевал, а ты
Кормил? горько усмехнулась я. Я работаю на двух ставках, чтобы платить кредит за твою машину. Ты забывал? Одевал? Этот пуховик я купила три года назад с премии, ты ни копейки на него не дал.
Серёжа и Толя, чувствуя, что всё переходит в критику, бросились к выходу.
Володя, мы идём, пока. Увидимся в другой раз. Пока, Оля. Выскочили в коридор, хлопнув входную дверь.
Владимир и я остались одни. Он опирался руками о стол, тяжело дыша. Всё его самомнение улетучилось вместе с «публикой».
И чего ты добилась? спросил он тихо, обиженно. Опозорил перед пацанами. Теперь меня будут называть подкаблучником.
Ты и есть подкаблучник, Володя. Только не мой, а своего эгоизма и мнения друзей. Тебе важнее, что скажет Серёжа, чем что я устала.
Я думал, ты меня любишь Заботишься
Я тебя любила. Но забота улица с двусторонним движением. Я играла в одни ворота двадцать лет.
Я посмотрела на гору грязной посуды, на пятна на скатерти.
Убирай, сказала яЯ вышла из квартиры, закрыв за собой дверь и навсегда решив, что больше никогда не позволю себе быть рабой чужих требований.
