**Последний миг**
Виктор стоял у окна своей квартиры в Перми, наблюдая, как по утренней улице спешат школьники. Кто-то в потрёпанных куртках, кто-то — в лёгких ветровках, будто не замечая тридцатиградусного мороза. Стекло пропускало холод, но дети казались невосприимчивыми к нему. Он усмехнулся — почти с досадой. Глотнул кофе. Пережжённый. Заметил поздно, но идти доливать кипяток уже не хотелось. Пальцы слегка дрожали. Возраст. Давление. Или просто пустота.
На телефоне мигал пропущенный звонок — от сына. Виктор знал: надо перезвонить. Если не сейчас, то вечером услышит в трубке: «Опять тебе некогда». А некогда не было. Просто не находилось слов. Сыну — за тридцать, взрослый мужчина. А их разговоры напоминали переговоры двух чужих стран. Сухо. Осторожно. Без эмоций. Все важные слова давно похоронены под грузом невысказанного. Он даже пытался репетировать фразы заранее. Но каждый раз выходило только: «Как дела на работе?»
Надел потрёпанное пальто, натянул вязаные варежки — тёплые, хоть и нелепые. Вышел. Мороз ударил по лицу, как плётка. Воздух пах гарью и свежим хлебом — из ларька у подъезда. Под ногами хрустел наст, будто весь город покрыт хрупким льдом. У перекрёстка старушка продавала пирожки — из фургона валил пар, сладкий и масляный. Он вспомнил: когда-то покупал такие же для Татьяны. С вишней. Она морщилась, когда кислый сок пропитывал тесто, но смеялась. Искренне. Потом перестала. Смеяться. Ждать. Быть рядом.
Теперь она жила в Сочи. Новый муж, другая жизнь. Звонила по праздникам. Голос — как сухая листва. Ни тепла, ни отзвука прошлого. Он всегда слышал в нём настороженность. Будто она проверяла: на месте ли он, в той же точке, где её оставил. Или, наоборот, надеялась, что его там больше нет.
Он свернул в парк. Жил здесь больше двадцати лет. Всё изменилось — новые дома, чужие лица. Только память цеплялась за прежние места. Вот скамейка, на которой он целовал Татьяну в девяносто девятом. Вот тротуар, где получил звонок о смерти матери. Всё на месте. Кроме людей.
У фонтана сидела девушка. Молодая. Курила. Волосы в беспорядке, взгляд — потерянный. Будто ждала, но уже не верила. Рядом — рюкзак и свёрнутый плед. Виктор хотел пройти мимо, но встретил её глаза. И в них было столько… пустоты, что он невольно остановился.
— Извините, — тихо сказала она. — Вы тут живёте?
— Можно сказать, — кивнул он. — А вы?
— Жду человека. Должен был прийти. Но, видимо, не придёт.
Голос её был ровным, почти безэмоциональным. Но пальцы сжимали сигарету так, будто хотели её сломать.
— Можно посидеть с вами? Просто… не хочется быть одной.
— Нет ничего странного в том, чтобы хотеть рядом чьего-то тепла, — сказал Виктор и присел рядом.
Они молчали.
Она потушила окурок о бордюр и сжала руки между коленями.
— Мы расстались год назад. Он сказал, что, может, ещё позвонит. Вчера написал — встреча здесь, в десять. Сейчас уже полдень.
— Люди редко возвращаются, если считают, что всё уже сказали. Иногда встреча нужна лишь для того, чтобы поставить точку. Без слов.
— А вы… ждали когда-нибудь? — спросила она.
Виктор задумался. Смотрел на замёрзшие деревья, на пустынный парк.
— Всю жизнь, — ответил. — Сначала — мать. Потом — жену. Потом — самого себя. Иногда ждёшь кого угодно, лишь бы не оставаться наедине с тишиной.
Она не спросила подробностей. Он не стал объяснять.
Просидели так. Десять минут. Пятнадцать.
Потом она встала:
— Спасибо.
— За что?
— За то, что были рядом.
Она ушла. Он остался. Посмотрел на пустую скамейку. Затем достал телефон.
**«Сын»**
Набрал.
Тот ответил сразу:
— Отец, ты звонил?
— Да. Думал… Может, в субботу погуляем? Просто так. Поговорим.
Пауза.
— Хорошо, — сказал сын. — Я тоже давно хотел.
Виктор положил трубку. Медленно поднялся. Смотрел, как снег запоминает её следы. Вдохнул. Выдохнул.
И пошёл.
Осторожно.
Чтобы не пропустить то, что ещё важно.
