3 марта. Стою под своей же дверью сумку с пожитками в руке, ключи в кармане шинели позвякивают – взять боюсь. Три дня назад ушел отсюда, хлопнув дверью и рявкнув Галине, что возвращаться не намерен. Она в сердцах тапком в след метнула, орала, чтоб проваливал. Обычное дело за наши тридцать лет. Но в этот раз гляжу – случилось неладное.
Звонилку нажал. За дверью шаги, голос Галины:
– Кто там?
– Я, Галя. Открывай.
Тишина. Тяжелая, стоячая.
– Слышишь? – повторил.
– Слышу, – отрезала жена. – Чего припёрся?
– Как чего? Домой вернулся.
– Не твой тут больше дом.
Опешил. За тридцать прожитых лет Галина ни разу так далеко не заходила, даже в самых лютых ссорах.
– Галка, хватит дурить. Открывай, поговорим по-человечески.
– Не открою. И болтать не стану.
– Ты что совсем? Из-за чего буря в стакане?
– Сам знаешь.
И действительно знал. Три дня назад нашла в моём кармане записку – номер телефона женской рукой выведен. Банальщина – коллега по работе, Татьяна Васильевна из бухгалтерии, попросила перезвонить насчет планерки. Объяснить взмыленной жене это оказалось невмоготу.
– Галин, я же говорил! Татьяна Васильевна. По службе номер дала.
– По службе, да, – иронично донёсся голос из-за двери. – В десятом часу вечера по делу звонят?
– Кто звонил? Я и не звонил вовсе!
– Врёшь. У себя в трубке видела.
Сердце упало. Звонил-таки Татьяне Васильевне, но совсем по другому поводу. Дочь её в мед поступала, а там мой старый приятель работает. Обещал замолвить словцо. Просто услуга, ничего более.
– Галя, пусти, всё ясно расскажу.
– Нет. Отсюда и валяй.
Оглянулся. Соседи могли запросто выйти на лестницу. Выносить сор из избы – не по мне.
– Ладно, слушай. Звонил ей, да. Но не подумала ты верно. Дочь её в мед училище хочет, а там мой знакомый завучем. Обещал походатайствовать.
– И ты думал, сказке этой поверю?
– Да не сказка, а правда!
– Правда? А почему тогда тайком? Чего утаил?
Замешкался. Да, не рассказал жене о просьбе коллеги. Не со зла, просто служебным делам значения не придал.
– Не утаивал. Делом не счёл.
– Да, делом… А ещё что невдомёк? Может, доложишь, зачем ты в кафе с ней посидел после работы?
По сердцу что-то ёкнуло. Как Галина узнала?
– Откуда ты…
– Полина Семёновна с третьего этажа видела. Сё вам, птички-голубки, ручку в ручку сидели.
– Да не держались! – возмутился. – И сидели с полчаса! Кофе угостила, отблагодарила за помощь с дочкой.
– Ещё как угостила. Ныне такие благодарные пошли.
В голосе было столько злобы, что осенило: просто так не пустит.
– Галенок, подумай сама. На что мне другие? Ты у меня есть, семья.
– Была семья. А теперь дудки.
– Как дудки? О чём ты?
– О том и говорю. Надоело с изменником жить.
– Какой я изменник? Не было ничего такого!
– Не было? А что же тогда? Любовьки заводил?
Лбом об дверь опёрся. Разговор зашел в глухую стену.
– Галина, пусть завтра поговорим. Ты остынешь, я подъеду. Как люди.
– Не остыну. И слышать не хочу.
– Галя…
– Шагай к своей Тане Васильевне. Авось, она тебя к себе примет.
– Да что несешь? Какая Таня? Мне за шестьдесят, я дедушка! Куда мне вредить?
– А зачем по кафешкам с барышнями шляешься?
– Да объяснил же! Единожды взял кофе, из вежливости.
– Единожды… А ну как не раз?
Понял – попался. Что ни скажи – всё ей шило в мыло.
– Ладно, – устало бросил. – Уйду. Но разговор не окончен.
– Окончен, еще какой.
Спустился к сыну Алексею, который ждал у подъезда на машине.
– Ну что, отец? Пустила? – уловил мой вид.
– Не пустила.
– Серьёзно? – удивился. – Мать вовсе рехнулась?
– Не пойму. Беда.
Едем. Алексей мотор завел, да трогаться не спешит.
– Пап, а что там у вас на самом деле стряслось? Мать по телефону такие вещи…
– Что говорила?
– Ну… Что ты с любовницей. Что изменяешь.
Вздохнул тяжело.
– Лёха, клянусь чем угодно – ни единой у меня не было. Никогда. Выдумала мать.
– А откуда тогда сия… как её… Татьяна?
– Татьяна Васильевна – с работы коллега.
Жена так и не открыла, а я понял, что ключи в кармане зря болтались – так и стал Владимир Николаевич Иванов бездомным с котом Васькой на руках, глядя на навсегда запертую дверь родной квартиры на четвёртом этаже дома номер семь по улице Победы.
