Вчера я собрала всю свою волю в кулак, посмотрела прямо в глаза свекрови, Татьяне Васильевне, и мужу, Сергею, и сказала чётко: «Ваша нога больше не переступит порог нашего дома. Хотите любить и видеть внучку Ангелину? Надо было думать, прежде чем такое вытворять.» Я старалась говорить спокойно, но так, чтобы ни у кого не осталось сомнений: это не пустые угрозы. После всего, что натворила свекровь, я больше не намерена терпеть её в нашей жизни. И, признаться, даже облегчение почувствовала, когда высказала это. Хватит молчать и глотать обиды ради «семейного благополучия».
Все началось пару месяцев назад, хотя, если разбираться, проблемы с Татьяной Васильевной тянулись с самого замужества. Поначалу она казалась мне просто строгой женщиной. Любит покомандовать, поворчать—но разве не все свекрови такие? Я терпела, уважала её как мать мужа, даже прислушивалась к её наставлениям. Но со временем она начала лезть во всё: как я убираюсь, как кормлю Ангелину, как мы с Сергеем тратим деньги. Каждый её приход превращался в экзамен. «Света, почему пыль на комоде? Ангелина почему без шарфа? Это что за борщ, ты так мужа кормишь?» — и так без конца.
Я молчала, не хотела скандалов. Сергей тоже уговаривал: «Свет, потерпи, она же мать, желает нам добра.» Но её «добро» заключалось в том, чтобы придираться к каждому моему шагу. А потом она перешла черту. Месяц назад я узнала, что она написала заявление в опеку, заявляя, что я «не справляюсь» с воспитанием Ангелины. Мол, ребёнок «запущенный», в доме хаос, а я—»безответственная мать». Это после того, как я семь лет жила ради дочери, не спала ночами, когда она болела, водила её на танцы, читала сказки! И эта женщина, появляющаяся раз в месяц, решила, что может так оскорблять меня?
Когда я узнала о заявлении, у меня земля ушла из-под ног. Позвонила в опеку, объяснила ситуацию, и, слава богу, там быстро поняли, что это бред. Но сам факт! Она хотела выставить меня плохой матерью, чтобы, как она потом объяснила, «забрать Ангелину к себе». Что, она собиралась отнять у меня ребёнка? Я пыталась поговорить, но Татьяна Васильевна лишь фыркнула: «Я за внучку переживаю, а ты, Света, неблагодарная». Сергей, вместо того чтобы её остановить, только пробормотал: «Мам, ну зачем так, но ты же хочешь как лучше». Как лучше? Это «лучше»—ломать нашу семью?
Долго я думала, как поступить. Хотела просто перестать открывать ей дверь, но знала—без разговора не обойтись. Ангелина любит бабушку, и я не хотела лишать её этого, но терпеть унижения больше не могла. Вчера, когда Татьяна Васильевна снова явилась «проведать внучку», я решилась. Провела её и Сергея на кухню и выложила всё. «Татьяна Васильевна,— начала я,—вы перешли все границы. Ваши доносы, ваши придирки—это конец. Вы больше не войдёте в наш дом, пока не извинитесь и не научитесь нас уважать. А ты, Серёжа, если не можешь нас защитить, решай, с кем ты.»
Свекровь побагровела. «Да как ты смеешь?!—закричала она.—Я для Ангелины всё, а ты мне запрещаешь её видеть?» Спокойно ответила: «Вы сами сделали выбор, написав в опеку. Хотите видеть внучку—уважайте меня.» Сергей сидел, опустив глаза, потом выдавил: «Свет, может, не стоит так резко?» Но я уже не могла остановиться. «Резко?—переспросила я.—А писать заявления—это не резко?» Татьяна Васильевна вскочила и ушла, хлопнув дверью. Сергей смотрел на меня, будто не знал, но я чувствовала—я права.
Теперь не знаю, что будет. Ангелина пока спрашивает, почему бабушка не приходит, и это рвёт мне сердце. Объяснила, что мы «поссорились», но всё наладится. Но я не сдамся. Не хочу, чтобы дочь росла там, где её мать унижают. Сергей, похоже, начал понимать. Вечером сказал: «Я поговорю с матерью, она переборщила.» Но сомневаюсь, что он её переубедит. Татьяна Васильевна—не из тех, кто признаёт вину.
Готовлюсь к долгой борьбе. Возможно, она снова начнёт давить на Сергея или манипулировать через Ангелину. Но я больше не та тихая невестка, что молчала ради видимости. Я—мать, жена, и я защищаю свою семью. Если Татьяна Васильевна хочет остаться в нашей жизни, ей придётся научиться уважать нас. А если нет—её выбор.
Сейчас стараюсь думать о хорошем. Ангелина рисует мне солнышко, мы печём пряники, и её улыбка придаёт мне сил. А Сергей пусть решает—с нами он или под маминым каблуком. Свой ход я сделала. Пусть знают: мой дом—моя крепость, и чужим тут не место.
