В тихом городишке под Воронежем, где пыльные занавески хранят шепотки соседских пересудов, моя жизнь в тридцать три года стала вечным представлением для свекра со свекровью. Меня зовут Алевтина, а моего мужа — Игорь. Его родители, Галина Петровна и Михаил Федорович, превратили наш дом в свою бесплатную харчевню. Их бесцеремонные набеги по выходным, их нахальство и бесчувственность сводят меня с ума, но я не могу дать им отпор — боюсь развалить семью.
Семья, перед которой я готова была гнуться
Когда я выходила за Игоря, мне грезились уютные вечера за самоваром, дети, семейное счастье. Игорь — рукастый мужик, с золотыми руками, и я любила его всей душой. Его мать и отец поначалу казались простыми людьми: из деревни, с грубым юмором и привычкой резать правду-матку. Я думала, мы поладим. Но после свадьбы их «прямота» обернулась хамством, а их визиты — пыткой.
Живем мы в трешке, взятой в ипотеку. Наш сын, Тёма, четырех лет, — свет в окошке. Я бухгалтер в конторе, Игорь на стройке. Живём небогато, но сводим концы с концами. Однако каждую субботу, будто по расписанию, на пороге маячат свекры — и мой дом вдруг становится их вотчиной. Они не звонят, не спрашивают — просто вваливаются, а я, как последняя дура, мечусь у плиты, чтобы их накормить.
Бесстыдство на грани фола
Приходят с пустыми руками, но уходят, отъевшиеся до отвала. Галина Петровна заваливается за стол и рявкает: «Алёвтина, щей налей, да покрепче!» Михаил Федорович требует жаркого да водки, а я, словно прислуга, шаркаю между кухней и гостиной. После их ухода — груды грязной посуды, крошки по всему полу и пустая картошка в подполе. Как-то я прикинула: за один их заход улетает полкило курятины, полсотни яиц, два ведра кваса. А они даже «спасибо» не буркнут — для них это в порядке вещей.
Но хуже всего — их взгляд на меня. Галина Петровна придирается ко всему: «Щи недосолены, ребенок тощий, порядки у тебя барские». А сама при этом уплетает за троих. Михаил Федорович поддакивает, а Игорь сидит, будто воды в рот набрал. Пыталась намекнуть, что устала, но свекрови плевать: «Молодая еще, крутись!» Их бесстыдство словно червь, точащий меня изнутри.
Немое согласие мужа
Пыталась поговорить с Игорем. Как-то после их визита, когда я до часу ночи скребла сковородки, прорычала: «Они жрут, как на поминках, а я — последняя кухарка!» Он только пожал плечами: «Родня, чего ты прицепилась?» Его слова — как нож под ребро. На что он смотрит? Я люблю его, но его молчание делает меня чужой в собственном доме. Выходит, я воюю не только со свёкрами, но и с ним.
Тёма уже чувствует мое напряжение. Спрашивает: «Мама, ты плачешь?» Я отмахиваюсь, но внутри — буря. Хочу, чтобы сын рос в доме, где пахнет пирогами, а не злобой. Но каждый их приход — это нервный срыв, который я не могу скрыть. Иногда так и тянет захлопнуть дверь перед их носом, но страшно: как отреагирует Игорь? Что скажут тётки у подъезда? И как я потом жить буду с этим комом в горле?
Чаша терпения переполнилась
Вчера они снова нагрянули. Я стояла у плиты полдня: щи, пельмени, блины, пирог с капустой. Жрали, хвалили, но даже крошки со стола не убрали. Когда я робко предложила Галине Петровне помыть тарелки, она фыркнула: «Я тебе что, кухарка? Хозяйка здесь ты — вот и работай!» Игорь промолчал, а во мне что-то надломилось. Хватит! Я больше не их дармовая столовая, не их уборщица, не их тень. Мой дом — не их кормушка, а я — не холуйка.
Решила — поставлю вопрос ребром. Скажу Игорю: либо он объяснит родителям, как у нас принято, либо я больше не открою дверь. Пусть носят с собой еду, пусть помогают, или пусть сидят у себя. Знаю, будет скандал. Галина Петровна взвоет, что я неблагодарная сволочь, Михаил Федорович заорёт, а Игорь, может, и вовсе затаит обиду. Но я не намерена дальше жить в этом ярме.
Мой бунт
Эта история — мой крик о том, что я имею право на свой угол. Свёкры, может, и не осознают, как их нахрап выжигает мне душу. Игорь, возможно, и любит меня, но его молчание рвет между нами пропасть. Хочу, чтобы мой дом был крепостью, чтобы Тёма видел маму улыбающейся, а не измотанной. В тридцать три я заслуживаю уважения — даже если для этого придется захлопнуть дверь перед рылом свекрови.
Не знаю, чем кончится наш разговор с Игорем, но отступать не намерена. Пусть будет война — я готова. Моя семья — это я, Игорь и Тёма, и я не позволю никому превратить нашу жизнь в бесплатный трактир. Пусть их пустые сумки болтаются у них на плечах, а я верну себе право дышать.
