Ты не хозяин ты слуга! прозвучало от мамы мужа, Татьяны Петровны, сладким, но жгучим голосом, будто варенье, смешанное с табаско, обжигающим притворством. Я кивнула, почти пустой салатник в руках. Тётка мужа, троюродная, взглянула на меня с раздражением, будто на назойливую муху, воящую над головой.
Я скользила по кухне, будто бы растворяясь в тени. Сегодня день рождения Славы, а точнее его семья отмечала его праздник в моей квартире, за которую я плачу каждый месяц. Смех раздавался из гостиной, резкий бас дяди Жени, пронзительный лай его жены, и над всем этим звучал командный тембр Татьяны Петровны. Слава, скорее всего, прятался в уголке, улыбаясь натянуто, кивком пытаясь скрыть неловкость.
Я наполнила салатник, украшая его веточкой укропа. Руки действовали автоматически, а в голове вертелась одна цифра: двадцать миллионов. Вчера вечером, получив окончательное подтверждение на электронную почту, я сидела на полу ванной, скрытая от посторонних глаз, и смотрела на экран телефона. Три года работы, бессонные ночи, переговоры, слёзы, почти безнадёжные попытки всё это свернулось в семь нулей. Моя свобода.
Где ты застряла? нетерпеливо спросила тётка. Гости ждут! Я подняла салатник и пошла в зал, где праздник шёл полным ходом.
Как же ты медлительна, Василиса, протянула тётка, отодвигая свою тарелку. Как черепаха. Слава дернулся, но промолчал; он не хотел скандала его главный принцип.
Я поставила салат на стол. Татьяна Петровна, поправляя идеальную раскладку, громко произнесла, чтобы все услышали:
Не всем дано быть проворными. Офисная работа не домашнее хозяйство. Здесь нужно соображать, суетиться.
Она обвела гостей победным взглядом, все кивнули, а я почувствовала, как щёки разгораются. Потянувшись за пустым бокалом, я случайно задела вилку, и та со звонким звуком упала на пол.
Тишина охватила комнату на долю секунды, все взгляды оказались на меня. Татьяна Петровна рассмеялась, злостно, ядовито:
Видите? Я же говорила! Рукикрюки. Она повернулась к соседке и, не смягчая тон, добавила:
Я всегда говорила Славику: она тебе не пара. В этом доме ты хозяин, а она просто фон. Не хозяйка прислуга.
Смех вновь раздался, но уже с ноткой злорадства. Я посмотрела на мужа, он будто бы был занят салфеткой. Я подняла вилку, выпрямила спину и впервые за вечер улыбнулась, искренне, без натянутости.
Они даже не подозревали, что их мир, построенный на моём терпении, вотвот разрушится. Моя победа только начиналась. Улыбка вывела их из колеи, смех оборвался так же резко, как начался. Татьяна Петровна замерла, её челюсть застывшая от удивления.
Я не поставила вилку обратно. Вместо этого прошла к раковине, опустила её, взяла чистый бокал и налила себе вишнёвый сок тот самый дорогой, который тётка называла «блажью» и «денежной глупостью». С бокалом в руке я вернулась в гостиную и заняла единственное свободное место рядом со Славой. Он посмотрел на меня, будто впервые увидел меня.
Василиса, горячее остывает! вмешалась Татьяна Петровна, её голос зазвучал стальными нотками. Нужно раздавать гостям.
Уверена, Слава справится, сделала я глоток, не отводя взгляда. Он ведь хозяин дома. Пусть докажет.
Все взгляды бросились на Славу. Он побледнел, потом покраснел, нервно бросая взгляды то на меня, то на маму.
Я да, конечно, пробормотал он и, споткнувшись, пошёл на кухню.
Это была маленькая, но сладкая победа. Воздух стал густым, тяжёлым. Татьяна Петровна, поняв, что прямой удар провалился, сменила тактику и заговорила о даче:
В июле едем всей семьёй на дачу, как обычно, месяц отдохнём.
Василиса, собирайся уже на следующей неделе, привези заготовки, подготовь дом, говорила она, будто решение уже принято давно, будто моего мнения не существует.
Я медленно поставила бокал.
Звучит замечательно, Татьяна Петровна, ответила я, только боюсь, у меня другие планы на лето.
Слова зависли в воздухе, как ледяные кубики в жаркий день.
Какие ещё планы? вернулся Слава с подносом, где криво стояли тарелки с горячим. Что ты выдумываешь?
Его голос дрожал от раздражения и растерянности. Я спокойно посмотрела сначала на него, потом на мать, чьи глаза пылали яростью.
У меня деловые планы. Я покупаю новую квартиру, произнесла я, делая паузу, наслаждаясь эффектом.
Эта стала слишком тесной, добавила я, улыбнувшись.
Громкая тишина повисла, пока её не нарушил короткий, каркающий смех Татьяны Петровны:
Покупает? На какие средства? В ипотеку на тридцать лет? Всю жизнь будешь работать на бетонные стены?
Мама права, Василиса, сразу поддержал Слава, бросив поднос, от которого соус разлетелся по скатерти. Перестань этот цирк. Ты всех позоришь. Какая квартира? Ты с ума сошла?
Я оглядела лица гостей, в каждом отражалось презрительное недоверие. Они смотрели на меня, как на пустую оболочку, которая вдруг возомнила себя чемто большим.
Почему ипотека? мягко улыбнулась я. Нет, я не люблю долги. Платёж наличными.
Дядя Женя, до этого молчавший, фыркнул в усы:
Наследство? Старушкамиллионерша в США умерла?
Гости захихикали, чувствуя себя хозяевами положения. Я ответила:
Можно и так сказать, повернулась к нему. Только старушка это я, и я жива.
Сделала глоток сока, давая время осознать смысл.
Вчера я продала свой проект, тот самый, ради которого вы считаете, что я «просиживала штаны в офисе». Компания, которую я создавала три года, мой стартап. посмотрела я прямо в Татьяну Петровну. Сумма сделки двадцать миллионов рублей. Деньги уже на моём счёте. Так что я покупаю квартиру, возможно, даже дом у моря, чтобы не было тесно.
В комнате воцарилось звенящее молчание, лица вытянулись, улыбки исчезли, оставив растерянность и шок. Слава смотрел на меня раскрытыми глазами, рот открывался, но не издавал ни звука. Татьяна Петровна медленно теряла цвет лица; её маска рушилась.
Я встала, взяла сумочку со стула.
Слава, с днём рождения. Это мой подарок тебе. Я съезжаю завтра. У тебя и твоей семьи есть неделя, чтобы найти новое жильё. Эту квартиру тоже продаю.
Я направилась к выходу, в спину не доносилось ни звука. Они были парализованы. На пороге я обернулась и бросила последний взгляд:
И, Татьяна Петровна, мой голос был твёрд и спокоен, прислуга устала и хочет отдохнуть.
Полгода прошло. Шесть месяцев я жила новой жизнью. Сидела на широком подоконнике своей новой квартиры, за панорамным окном мерцал вечерний город живое, дышащее существо, которое уже не казалось враждебным. В руке держала бокал вишнёвого сока, на коленях ноутбук с открытыми чертежами нового архитектурного проекта, уже привлекшего первых инвесторов.
Работала много, но теперь с радостью, потому что работа наполняла меня, а не высасывала силы. Впервые за годы я дышала полной грудью, напряжение исчезло, привычка говорить тише, двигаться осторожнее, угадывать чужие настроения ушла. Я больше не жила в гостях в собственном доме.
После того дня рождения телефон не умолкал. Слава прошёл через яростные угрозы («Ты пожалеешь! Ты без меня ничто!»), до жалобных ночных голосовых сообщений, где он всхлипывал о «хороших прошлых временах». Я слышала лишь холодную пустоту; его «хорошо» построено на моём молчании. Развод прошёл быстро, он ничего не требовал.
Татьяна Петровна была предсказуема: звонила, требовала справедливости, кричала, что я «обокрала её сына». Однажды подстерегла меня у бизнесцентра, где я арендую офис, пыталась схватить за руку. Я просто обошла её, не сказав ни слова. Её власть кончилась там, где закончилось моё терпение.
Иногда, в странной ностальгии, я открывала страницу Славы. По фотографиям видно, что он вернулся к родителям: та же комната, тот же ковер, лицо с вечной обидой, будто весь мир виноват в его неудачной жизни. Гостей нет, праздников тоже.
Пару недель назад, возвращаясь с встречи, я получила сообщение с незнакомого номера:
Василь, привет. Это Слава.
Мама просит рецепт салата. Говорит, у неё не получается так вкусно.
Я остановилась посреди улицы, перечитала несколько раз и рассмеялась не из злобы, а искренне. Абсурдность просьбы стала лучшим эпилогом нашей истории. Они пытались разрушить меня, а теперь хотят лишь салат.
Я посмотрела на экран. В новой жизни, полной интересных проектов, уважающих людей и тихого счастья, нет места старым обидам. Добавила номер в чёрный список без раздумий, словно убрала пылинку. Затем сделала большой глоток вишнёвого сока сладкого, с лёгкой терпкой ноткой. Это был вкус свободы, и он был прекрасен.
