**Дневник.**
Павел сжал мои плечи так, что боль пронзила всё тело. Его голос был злым, почти чужим: «Не прикидывайся дурой. Где мать спрятала перстень? Ты взяла его? Отвечай!»
Я всегда знала — я некрасивая. Когда бабушка впервые увидела меня в роддоме, она с сожалением покачала головой: «Елены обычно красивые… А эта… Назовём её Аленой».
«Мама, оставь! Вырастет — изменится», — пыталась успокоить её мать.
Но к двенадцати годам я не стала красавицей. Высокая, угловатая, с короткими волосами, похожими на солому, я была мишенью для насмешек. «Жирафа», — дразнили мальчишки.
В десятом классе я не пошла на выпускной — купленное платье не сошлось на мне.
«Почему ты дома?» — спросила мать, вернувшись с работы.
«Зачем ты меня родила?! Чтобы я всю жизнь страдала?!» — крикнула я сквозь слёзы.
Мать вздохнула: «Красота — не главное, Аленка. Ценят ведь характер».
«А у меня его нет! Ты сама говорила, что я злая!»
После школы я пошла в медучилище. Больные казались мне прекрасными — в их глазах не было насмешки.
Там я познакомилась с Романом, пациентом. Он ухаживал, целовал в процедурной… Но старшая медсестра предупредила: «Он женат. Просто пользуется тобой».
Потом была Людмила Петровна — одинокая старушка, которую я навещала. После её смерти объявился сын, Павел. Он говорил, что раскаивается, что жалеет… Я поверила.
Но однажды услышала его разговор: «Тощая, страшная… Жду, пока вступлю в права на квартиру».
Я не могла дышать. В тот вечер, когда он рылся в вещах, ища перстень, я нашла его первой. Он был спрятан за портретом мужа Людмилы Петровны — генерала.
Я отнесла кольцо в музей, как она хотела. Теперь оно не достанется ни Павлу, ни его жене.
В автобусе я плакала. Снова обманулась.
Но это конец. Больше я никому не верю. Возьму ребёнка из детдома, научу его добру. Мне всего двадцать восемь. А на работе меня ждут пациенты — те, кто ценит мои руки и сердце, а не лицо.
