«Такая дочка мне не нужна!» – голос Валентины Степановны гудел по всей хрущёвке, а смятый листок бумаги так и норовил улететь из её рук. – Стыд на всю семью! Как соседям на развесистые уши теперь смотреть?
– Мам, уймись ты, добра тебе желаю, – взмолилась Света, в дверном проёме кухни стоя у нее лицо красное, заплаканное. – Давай потолкуем по-хорошему.
– О чём разговор? – запредельной нотой взвилась мать. – Институт бросила, работу приличную найти не можешь, а теперь вот это сокровище! Шастаешь с кем-то, в ерники вся округа!
Тётка Соня с этажа выше осторожно выглянула из своей двери, приманитая вакханалией криков. Валентина Степановна уловила её любопытный взгляд и запалила фитиль сильнее.
– Ну вот! Уже вся парадная в курсе! – швырнула она бумагу на стол. – Двадцать пять лет растила, последнее отрывала, а ты вот картошкой меня благодаришь!
Света подняла листок, дрожащими руками расправляя складки. Брачное заявление. Её заявление.
– Мам, но ведь я счастлива! – взмолилась продукт. – Виктор… он отличный парень, я ему нравлюсь…
– Отличный? – Валентина Степановна хохотнула, но раскаты его напоминали треск сухих прутьев. – Женатый был? Ребёнок прицепом? Работы нормальной нет? На тебя одиннадцать лет старше? Да он живёт на подачки!
– Неправда! Витя работает, у него мастерская по авто, в Капотне!
– Мастерская! – фыркнула мать. – Гараж-то! И ты готова всю жизнь бензином и мазутом пробавляться?
Света плюхнулась на табурет, ноги как ватные. Несколько дней репетировала речь, лелеяла надежду на понимание. И вот – всё пошло прахом.
– Мам, мне двадцать пять, я не девчонка.
– Вот именно! – воскликнула Валентина Степановна. – В твоём возрасте я отцом твоим вот — жена! На заводе – работница! Квартиры ждали! А ты? Бомжуешь с кем-то!
– Папа ведь нас бросил же, – сорвалось у Светы, и она тут же куснула язык.
Лицо матери стало пепельным от ярости.
– Как смеешь! Оборвался твой отец! Не бросил!
– Прости, мам, не то сказала…
– Очень то! – Валентина Степановна заходила по кухне вдоль стола, как тигрица в зоопарке. – Ты на мою судьбу напрашиваешься? Один на один с чадом?! Этот твой Виктор одну семью угробилобил!
– По обоюдному заявлению развелись. Не сошлись.
– Ага, не сошлись! – мать плюхнулась напротив дочери, сверля её взглядом. – А с тобой, значит, звезды сойдутся? Врубаешься, во что нашариваешься? Ребёнок у него от прошлой жены! Алименты рекой! Тебе же объедки!
Света молчала, виски втискивая пальцами. Голова трещала от крика, в груди – комок. А ведь мечтала, как обрадует маму, как платье будете приглядывать вместе…
– И вообще, – продолжила Валентина Степановна, – где ты его откопала? В кочегарке какой?
– На именинах у Анечки Поляковой. Я ж тебе рассказывала?
– Полякова! – всплеснула руками мать. – Тут же замуж за третьего собралась? Гремучее окружение у тебя!
– Мам, причём тут Анна? Виктор был там с приятелем попутно…
– Попутно? Такие самцы нигде попутно. Они целенаправленно охотятся на сопливых дурочек!
Света вскочила.
– Хватит! Ты ж его не видела даже!
– Зачем видеть? – тоже поднялась мать. – По твоему виду всё ясно: щеки впали, синяки под глазами – сизый попугай. Вот оно, твоё счастье?
– Я похудела от переживаний. Знала ж, что ты рога поставишь.
– Ещё какие поставлю! Не для того я тебя на лодыжки поднимала, чтобы ты любовь да обожатель за углом жизни обасурманивался!
В коридорчике прозвенел звонок. Мать и дочь окаменели.
– Это он? – зашипела Валентина Степановна.
– Да, хотели встретиться.
– Через мой труп! Не пущу в дом!
– Мамуля, ну! Познакомься хоть. А вдруг передумаешь?
– Не бывать!
Звонок повторился – требовательней.
– Светик, это я! – послышалось из-за двери.
Света умоляюще посмотрела на мать.
– Мамочка, ну! Пять минут!
Валентина Степановна поколебалась, но любопытство победило.
– Пусть вваливает. Минут на пять. И чтобы ноги его тут больше не было!
Дверь открылась. В проёме стоял мужчина лет тридцати пяти, темен, утомлён, в руках – букет ромашек.
– Доброго дня! – шагнул он в коридор. – Валентина Степановна? Я – Виктор Смирнов.
Мать окинула
На следующее утро за завтраком примирение оставалось хрупким, как первый наст, — Валентина Петровна молча налила дочери чай, но тень подозрения притаилась в углах ее губ, пока Алексей, незримо присутствуя между ними, будто протягивал свой первый негласный кредит доверия — не рублями, а терпением, что в их районе Савеловский ценилось порой куда дороже.
Не хочу такой дочери
