Она уже месяц на грани. Обиженная, злая, одна. Ушла в себя после того, как её бросил молодой любовник. А ведь она так верила, что на этот раз будет счастлива.
Мне 26, а её зовут Светлана, ей 44. По крови — она моя мать. Но на деле мы чужие. Она вышла замуж за отца в девятнадцать. Через год родилась я — нежеланный ребёнок, как она позже не раз повторяла. Развелись они почти сразу, и с тех пор она называла отца только «бездельником» и «лузером».
Ирония? Этот «лузер» уже двадцать лет живёт со своей второй женой. У него свой бизнес, коттедж в Подмосковье, две квартиры и даже дача в Сочи. Именно он подарил мне квартиру на свадьбу, где мы теперь живём с мужем.
Меня растила бабушка — отец забрал меня к себе, когда устроил жизнь. И знаете, я никогда не чувствовала себя лишней. Моя мачеха — золотой человек, для меня она стала настоящей матерью. А Светлану я с детства звала по имени. И не просто так.
Мне было девять, когда она взяла меня в Сочи — «отдохнуть, как мама с дочкой». Я тогда спросила: «Мама, можно на море?» И в ответ раздался крик на весь этаж:
— Никогда не называй меня мамой! Ты меня старишь! Говори Света, поняла?
Поняла. И с тех пор больше с ней никуда не ездила. Её интересовали мужчины, салоны красоты, тусовки. А я оставалась с бабушкой. Потом — с отцом и его новой семьёй. И слава богу.
У Светланы за эти годы было шесть мужей. Между ними — бесконечные романы, гулянки, нарисованные улыбки, нарощенные ресницы. Она работала в престижном салоне в центре Москвы. Колола ботокс, филлеры, нити — лицо уже не двигалось, а она верила: «Я ещё молода, я ещё могу!»
Последний её «принц» был младше меня. Парень по имени Артём. Худой, с татухами, работал барменом в клубе.
— Дочка, знакомься. Это Артём. Мы поженимся. У нас серьёзно, — сказала она, сияя, как первоклассница на линейке.
Я замерла. Потом тихо выдохнула:
— Света… я беременна. Ты скоро станешь бабушкой.
Артём засуетился, начал наливать шампанское, кричать «ура!», а мать посерела. Молча встала, схватила сумку и, хлопнув дверью, уехала.
Прошла неделя. Она появилась внезапно — в слезах, с перекошенным лицом:
— Это из-за тебя! Он меня бросил! Ты всё испортила своим «бабушка»! Я не собираюсь стареть! Мне только 37! Я ещё хочу жить, а ты меня в могилу тащишь!
Я не верила ушам. Женщина, родившая меня, назвала мою беременность предательством. А потом бросила последнюю фразу, которая добила всё:
— У меня нет дочери. И не будет внуков. Забудь, что я существую.
И ушла.
А мы поехали к настоящей семье — к бабушке и дедушке. Они обняли нас, плакали от счастья. Уже думали, как назовём малыша, кто будет гулять с коляской, кто вязать пинетки. Они — моя опора, моя семья.
А Светлана? Пусть бежит за вечной молодостью. Но однажды она проснётся в тишине — в пустой квартире, в чужом теле, глядя в зеркало, где её отражение давно потеряно. И тогда, может быть, поймёт, что счастье — не в морщинах, а в тех, кто их не замечает.
