Помню, как в те годы, когда я ещё только обретала свою первую «золотую» машину, я отказывалась возить рассаду свекрови, и меня сразу же окрестили плохой невесткой.
Агафья, почему ты так, будто бы ктото чужой? Это же помидоры, они же не кусаются, Олег стоял у открытой двери её новенького, блестящего на весеннем солнце кроссовера и виновато улыбался.
Я глубоко вздохнула, проведя ладонью по идеальной, только что сошедшей с конвейера коже руля. Именно эту машину я мечтала три года копить: откладывала премии, отказывалась от дорогих отпусков, носила ветхое пальто, лишь бы собрать достаточно средств. Не в кредит, не от мужа, а сама. Салон был светлобежевого, почти молочного цвета. Я знала, что он не самый практичный, но мне хотелось роскоши и чистоты. И вот, спустя всего четыре дня после покупки, передо мной встал вопрос: перевезти рассаду матери Олега на её дачу в Подмосковье.
Олег, пыталась я говорить спокойно, хотя внутри всё кипело. Посмотри на салон, он бежевый. А рассаду твоей мамы это земля, вода и старые пакеты изпод кефира, которые вечно протекают. Я не повезу.
Мы же аккуратно! умолял он. Мамочка всё упаковала. Газеты подстелим, в багажник положим. Неужели придётся вызывать грузовичок ради десяти ящиков? Она обидится. Ты же знаешь, Прасковью Петровну, для неё эти помидоры как дети родные. С февраля она о них дышит.
Я вышла из машины и закрыла дверь, стараясь не хлопнуть слишком громко. Солнце отражалось в белом капоте.
Десять ящиков? переспросила я. В прошлые выходные ты говорил про «пару коробочек». Откуда десять?
Ну там ещё перцы, баклажаны, какието цветы, петунии. Оля, пожалуйста. У моего автомобиля генератор сломался, ты же знаешь, он в сервисе. А сезон идёт, мама панически боится, говорит, что рассадка перерастает. Если не отвезём сегодня, будет скандал на месяц.
Скандал будет, если я испачкаю новую машину, отрезала я. Вызывай такси «Грузовичкоф» или обычный универсал, я заплачу.
Ты не понимаешь, Олег понизил голос и посмотрел в окна второго этажа, где живёт мать. Она не доверит рассаду таксисту. Скажет, что он всё расшатает и сломает. Нужно, чтобы мы сами её доставили. С любовью, понимаешь?
Я посмотрела на мужа. Ему было тридцать восемь, но передо мной он выглядел, будто ребёнок, боящийся маминого гнева сильнее, чем ядерной войны.
Ладно, сдалась я, ощущая, как делаю ошибку. Но только в багажник. В салон ни одного горшка, а каждую коробку я проверю, чтобы дно было сухим. Понял?
Понял! Конечно! Ты лучшая! Олег поцеловал меня в щеку и бросился к подъезду. Сейчас всё быстро спустим!
Я осталась ждать у машины, сердце колотилось. Я знала Прасковью Петровну уже семь лет. Эта женщина была настоящим ураганом с добрыми намерениями: могла закормить до смерти жирными пирожками, связать колючий свитер и обидеться, если его не носят. Дача была её священным храмом.
Через десять минут дверь подъезда раскрылась. Сначала появился Олег, пятясь назад, держал огромный, разбухший от влаги картонный ящик изпод бананов. Из него торчали длинные, хилые стебли помидоров, привязанные тряпочками. За ним последовала Прасковья Петровна с двумя пластиковыми ведрами, из которых тоже выглядывала зелень.
Осторожнее, Олежка, не наклоняй! командовала свекровь. Там «Бычье сердце», сортовые! Мариночка, привет, дорогая! Открывай багажник, муж руки заняты!
Я нажала кнопку на брелоке, крышка багажника плавно поднялась.
Прасковья Петровна, здравствуйте. А это что? указала я на ящик. У него дно мокрое.
Да какое мокрое, ты выдумываешь! отмахнулась она, ставя ведра на асфальт. Я полила утром, чтобы в дороге не засохли. Жар стоит!
Олег с натугой загрузил ящик в багажник. Я увидела, как тёмное пятно влаги начало расплываться по новому ворсистому коврику, который я покупала специально, чтобы защитить салон.
Стоп! крикнула я. Олег, вынимай!
Что случилось? замерла свекровь, держа горшок.
Оно течёт! Я же просила: сухое дно! Олег, там грязь! Земля с водой!
Ой, ну подумаешь, капля капнула, фыркнула Прасковья. Это же земля, а не мазут. Высохнет стряхнёшь. Машина же для перевозки, а не для сдувания пылинок. У отца у нас были Жигули, в них навоз возили, картошку, ничего.
Это не Жигули, пыталась я удержать себя. И навоз я здесь возить не буду. Олег, вытаскивай, нужна плотная пленка.
Какая пленка? удивился он. Я думал, газеты
Газеты промокнут за минуту! Нужна плотная плёнка или клеёнка!
Плёнки нет, поджала губы свекровь. Всё на парник пустила. Мариша, не капризничай. Мы поставим аккуратно, ничего не протечёт.
В этот момент из подъезда вышла соседка свекрови, баба Валентина, с маленькой собачкой.
О, Прасковья! На фазенду собираетесь? прошутил она. А эта невестка твоя? Машину купила? Богатая
Да, Валентина, собираемся, громко ответила Прасковья. Машина новая, но толку мало. Стоим, как на базаре, боится невестка помидорки в багажник положить.
Я почувствовала, как кровь приливает к лицу. Это была классическая тактика свекрови: привлечь общественность и пристыдить.
Олег, иди в магазин. Тут строительный за углом, купи рулон плотной плёнки, прошептала я через зубы.
Зачем тратить деньги? возмутилась свекровь. У меня гдето старая шторка для ванной, сейчас принесу.
Пока Прасковья шла за шторкой, Олег нервно переминался с ноги на ногу.
Марин, терпение. Сейчас застелём и поедем. Ехатьто сорок минут.
Олег, ты видишь, сколько ящиков? кивнула я на подъезд, где стояла ещё целая батарея коробок, баночек, свертков. Всё в багажник не влезет, даже если утрамбуем ногами.
Ну часть в салон возьмём, на заднее сиденье
Нет. Я сказала нет. Салон бежевый, ковролин.
Вернулась Прасковья Петровна с грязножёлтой шторой для душа.
Вот! Надёжная вещь! Давай, Олежка, стели.
Мы застелили багажник. Началась погрузка. Ящики были разномастные, кривые, из мокрого картона. Я стояла, как коршун, следя за каждым движением. В багажник влезло ровно пять ящиков. Осталось столько же, плюс ведра, лопатки, обернутые тряпками, и огромный баул со вещами свекрови.
Ну вот, вытерла пот со лба Прасковья, оставив грязную полосу на лице. Остальное в салон. Олежка, открывай заднюю дверь.
В салон нельзя, твёрдо сказала я, закрывая заднюю дверь.
Как нельзя? упёрлась она, руки в боках. Куда я это дену? На голове повезу? Я три месяца эти перцы выращивала! Знаешь, сколько семена стоят?
Я предлагала вызвать грузовое такси. Всё влезет.
Ты с ума сошла! воскликнула Прасковья. Такси! Да они же такие деньги дерут! И чужой человек не будет бережно относиться к росточкам.
Мама, вмешался Олег. Марина правда просила Салон светлый
И ты туда же?! резко обратилась свекровь к сыну. Подкаблучник! Мать родную не уважаешь? Я тебя растила, ночей не спала, а ты теперь место в машине жалуешь?
Она схватила один из ящиков, разрезанный вдоль, полный черной, жирной земли, и рванула его на себя. Дно коробки отвалилось.
Шлеп!
Черная мокрая земля, перемешанная с корнями, с чавкающим звуком упала на белые кроссовки Олега и брызнула на порог водительской двери. Грязные кляксы разлетелись по светлосерым брюкам моей.
Повисла глухая тишина.
Ой пробормотала Прасковья. Довела мать! Всё изза ваших нервов! Если бы сразу открыли, ничего бы не порвалось!
Всё, тихо сказала я.
Я обошла машину, села за руль и завела двигатель.
Агафья? растерянно посмотрел Олег, стоя в земле. Куда?
На мойку, ответила я, открыв окно. Вызывайте такси, грузовик или даже вертолёт. Мне всё равно. Рассаду я не повезу.
Ты бросишь нас здесь? С вещами? воскликнула свекровь. Как тебе совесть! Олег, скажи ей!
Агафья, подожди! схватил он за дверную ручку. Нельзя так! Давай уберём, я вытру
Убери руку, Олег, холодным голосом сказала я. Я предупреждала, предлагала оплатить доставку. Вы отказались. Теперь решайте проблему сами.
Я включила передачу и плавно тронулась, оставив мужа и свекровь посреди двора, окружённые коробками, ведрами и рассыпанной землёй. В зеркале заднего вида я увидела, как Прасковья машет руками и чтото кричит, а Олег опустил плечи.
Я ехала, чувствуя дрожь в руках. Стыд и страх смешались с гневом, который, как будто очищал меня. С детства меня учили быть послушной, уважать старших, помогать семье. «Худой мир лучше доброй ссоры», любимая поговорка мамы. Сейчас, глядя на пятно земли на пороге своей мечты, я ощущала яростную, очищающую злость. Почему моё «нет» ничего не значит? Почему мой труд, вложенный в эту машину, обесценивается ради каприза? Такси решило бы проблему без лишних слёз.
Я заехала на мойку. Молодой мойщик, посмотрев на грязь, сказал:
Огородники?
Почти, вздохнула я.
Пока поливали машину, телефон разрывался от звонков: Олег, свекровь. Я поставила его на беззвучный.
Вернувшись домой, я налив себе чай, села у окна. Олега не было четыре часа. Я представляла, как они там, во дворе, собирают землю, вызывают такси, а Прасковья весь путь ругает сына за плохой выбор жены.
Олег вернулся поздно вечером, грязный, уставший, пахнущий землёй. Молчал, прошёл на кухню, налил воды и выпил залпом.
Ну что, довольна? спросил он, не глядя. Мама плакала, давление подскочило, пришлось корвалол пить.
Такси вызвали? спросила я спокойно.
Вызвали. «Грузовичкоф». Прибыли через двадцать минут, всё погрузили, довезли нормально.
Видишь, ничего не умерло, машина чиста.
Агафья, дело не в машине! ударил он стаканом по столу. Дело в отношении! Ты показала маме, что железка важнее человека. Она сказала, что её ноги больше не будут в твоём доме.
Это её выбор, Олег. Я сразу предложила такси, готова была заплатить. Но ей надо было прогнуть меня, заставить везти грязь в бежевом салоне. Зачем? Чтобы доказать власть?
Она ведь пожилая, у неё свои причуды!
Я не хочу уступать там, где это вредит мне, ответила я, вставая. Уважаю твою маму, но требую уважения к себе и своим вещам. Если бы она просила отвезти её в поликлинику, я бы поехала без раздумий. А возить навоз и землю, когда есть службы доставки, глупо. Я в этом не принимаю участие.
Олег молчал, глядя в окно, потом тяжело вздохнул.
Половина рассадки погибла, сказал он внезапно. Одна упала, а в багажнике ещё один ящик перевёрнулся. Я вытер, но, вероятно, понадобится химчистка.
Я закрыла глаза.
Я же говорила.
Говорила, согласился он. Давай позвоним ей завтра, извиниться формально, чтоб мир восстановить. Скоро день рождения, как поедем?
Я не буду извиняться, Олег. Мне не за что. Я защищала свои границы. Если она хочет общаться я открыта. Но возить рассаду, старые диваны и мешки с картошкой на этой машине я не буду. И точка.
Последние две недели прошли в холодном молчании. Прасковья демонстративно не звонила. Олегу по телефонуИ когда я вновь села за руль своей сияющей машины, я поняла, что обрела свободу, которую нельзя было привязать к чужим ящикам.
