После получки на фабрике Артём с товарищами сидели в захолустной забегаловке. Премия — копейки, но он холостяк и к деньгам относился философски.
«Есть — хорошо, нет — перебьёмся до аванса», — веселился он, когда друзья жаловались на жён, вытягивающих последние гроши.
«Да, Артёмка, холостяцкая доля — мёд», — вздохнул Сергей. — «А у меня трое пацанов, а зарплата — плюнь да разотри. Не женись, а то баба тоже начнёт мозги пудрить: сапоги дырявые, дети жрут, одёжка мала…»
Мужики ржали, как вдруг к ним подсела девка — бойкая, с огоньком в глазах. Увидев Артёма, сразу уселась к нему на колени. Он засмущался, но обнял её.
«Меня Светкой зовут, — залихватски сверкнула она зубами, — а тебя?»
«Артём, ну или Тёма», — ответил он, а друзья переглянулись и захихикали.
Светка перебралась на стул, который Сергей ловко стянул с соседнего столика. Артём — парень из глухой деревни, в городе всего год, скромный, таких нахалок не видывал. Но Светка запала ему в душу, и той ночью они ушли вместе. А утром он проснулся рядом.
«На смену бегу», — буркнул он, торопливо натягивая рваные джинсы, а она лениво потянулась в кровати.
«Тёмочка, это не прощание, да? — прошептала она. — Заглядывай после работы, буду ждать».
Смена тянулась вечностью, но к вечеру он уже мчался к ней сквозь пыльные переулки. Светка ждала в своей общажной каморке. Артём влюбился, не разобравшись ни в чём, хоть друзья и шептали, что она известная гулящая. Но он уже решил — жениться.
Через год родилась Лизка. Светка сначала была сносной хозяйкой: варила, убирала, ребёнка пестовала. Но как Лизке стукнул год — начался ад. Артём на работе, а она швыряет дочь соседке и смывается. Возвращается — ребёнок у чужих, а та ему:
«Артём, у меня своих двое, а тут ещё твоя орёт. Скажи своей Светке — хватит».
Ругались, Светка орала, он грозился выгнать, если она опять придёт пьяная в стельку с мужиками. Но однажды застал дома пьяную компанию. Вышвырнул всех, а она завопила:
«Забирай свою Лизку и катись к чёртовой матери! Надоели оба!»
Так он и сделал. Деревня встретила его гнилыми заборами и пьяным воем вдали. Мать, Аграфена, уже не вставала — соседка Галя за ней ухаживала. Дворы разделял покосившийся плетень, через который перешагнуть — пара пустяков. Галя носила ей похлёбку, подтирала, мыла.
Артём и не знал, что мать при смерти. Кроме него — ни души. Теперь на руках у него — больная старуха и двухлетняя Лизка. Устроился в местный колхоз, Галя за дочкой присматривала — у неё свой пацан, Витька, на год старше.
«Спасибо, Галя, — бормотал он, — без тебя бы пропали».
Галя была замужем, но муж её, Ванька, — пропойца и дебошир. Артём не раз «воспитывал» его кулаками, но в последний раз так зарядил, что тот, еле придя в себя, свалил к тётке в соседнее село. Галя даже обрадовалась:
«Тишина в доме — благодать. Ты его, Артём, проучил на всю жизнь».
Через месяц Аграфена умерла. Похоронили. Теперь Лизка цеплялась за Галю, как за родную. В благодарность он копал ей огород, чинил крышу. Его избёнка еле дышала, а у Гали — крепкий дом. Её отец, дед Панкрат, был лучшим плотником в округе. Сам срубил этот дом, да в нём и сгинул — надорвался, таская брёвна. Мать Гали вскоре слегла и умерла. В шестнадцать Галя осталась со старшей сестрой, а та вскоре сбежала с конюхом. Вот тогда и подъехал к ней Ванька.
Теперь Артём всё чаще ловил себя на мысли: «Почему я связался со Светкой? Вот же она — настоящая».
Однажды вернулся с поля — Лизка лежит у Гали с температурой.
«Фельдшер приходил, — шептала та. — Давай оставит её у меня. Чай с мёдом дала, пусть спит».
Ночью он ворочался, а утром рванул к ним.
«Жар прошёл, но слабая», — улыбнулась Галя.
Вечером Лизка уже сидела в кровати, улыбаясь:
«Пап, давай жить у тёти Гали! Я её мамой звать буду».
Тишина. Галя покраснела:
«А что… правда. В вашей избе сыро. Да и…»
Артём рассмеялся:
«Выходит, дочка за нас решила. Я давно думал — как бы это предложить».
Взгляды их встретились.
Так и стали жить. Витька с Лизкой — не разлей вода. В школу вместе, он её, как старший, от всех оберегал.
Прошли годы. Витьке — шестнадцать, Лизке — пятнадцать. Он — высокий, с пшеничными кудрями, она — с тёмной косой до попы. Девчонки Витьке писали записки, но он везде таскал Лизку за собой.
«Чего сестру таскаешь?» — злились они.
«А вот затем, чтоб никто не трогал», — хмурился он.
Но однажды он понял — это не просто братская любовь. Лёжа на сеновале, он стонал: «Как же так? Она же сестра…»
Он не знал, что Лизка тоже мучилась. Ревновала, когда к нему липли девки.
Восемнадцать. Витьку забрали в армию. Лизка провожала — к тому времени она уже училась на повара в райцентре.
Вернувшись, он бросился к ней. Галя вдруг поняла — в их глазах не родственная нежность.
«Вить, уезжаю в город, — выдохнул он однажды. — Не могу больше».
Лизка выбежала в огород, под раскидистую черёмуху — там она всегда пряталась. Рыдала.
Галя нашла её:
«В Витьку влюбилась?»
«Откуда знаешь?!»
«Вижу, дочка. Вы не родные. Когда мы с твоим отцом сошлись, у него была ты, у меня — Витька. Вы просто не помните».
Лизка остолбенела, потом рванула в дом. Витька как раз складывал вещи.
«Она ворвалась в комнату, слёзы блестели на щеках, и, задыхаясь от счастья, выдохнула: «Вить, мы не родные!» — а он, бросив сумку, подхватил её в объятия и прошептал: «Значит, ты станешь моей женой».
