**Чужой, но самый родной**
— Анна Семёновна, да вы с ума сошли! Так нельзя! — голос Николая Ивановича дрожал от возбуждения. — Я вам ведь не родственник!
— А кто родственник? — резко распрямила плечи женщина, сжимая в пальцах помятый больник. — Сынок мой, который раз в полгода звонит из своего Екатеринбурга? Или внучка Оля, что и не вспомнит, как бабушку зовут? А ты вот уже третий год каждый день заходишь, лекарства приносишь, когда у меня копейки на хлеб не хватает!
Николай Иванович беспокойно переминался в прихожей. Высокий, ссутулившийся мужчина под семьдесят, с седой щетиной и усталыми, но добрыми глазами. Пришёл, как обычно, спросить, не нужно ли чего из магазина, а тут такое…
— Да квартиру-то на меня нельзя оформлять! Что люди подумают? Соседи что скажут? — нервно теребил в руках потрёпанную кепку.
— А мне наплевать, что они там болтают! — Анна Семёновна прошла в комнату, опустилась в кресло у окна. — Садись, чего стоишь, как истукан.
Николай Иванович робко присел на край дивана. За окном моросил осенний дождь, капли стекали по стёклам, и от этого в комнате было особенно тепло. На подоконнике цвели фиалки — их Николай Иванович принёс весной, сказал, что у него дома они вянут, а здесь, глядишь, хозяйку порадуют.
— Слушай сюда, — Анна Семёновна сложила руки на коленях. — Вчера у врача была. Сердце барахлит, давление прыгает. Говорит, в любой момент может… ну, ты знаешь.
— Да бросьте! — испугался Николай Иванович. — Ещё сто лет проживёте, я вам помогу, как всегда. Лекарства новые есть, хорошие…
— Коля, — тихо позвала его женщина, и он вздрогнул. Она редко звала его по имени, обычно — по отчеству. — Ты понимаешь, о чём я? Мне страшно умирать одной. Жутко. А с тобой не так страшно.
Познакомились они три года назад в очереди в поликлинике. Анна Семёновна стояла с направлением к кардиологу, держалась за грудь, тяжело дыша. А он сидел рядом, ждал приёма. Увидел, что ей плохо, подал воду из своей фляжки.
— Спасибо, родной, — прошептала тогда Анна Семёновна. — Добрый ты.
Потом выяснилось, что живут в соседних домах. Николай Иванович стал заходить, спрашивать, как здоровье. Сначала раз в неделю, потом чаще. Анна Семёновна кормила его обедом, он чинил в квартире то сломанный кран, то дверь. Так и привыкли.
У Николая Ивановича была своя история. Жена умерла пять лет назад от опухоли, детей не было. Остался один в пустой квартире, где каждая вещь напоминала о прошлом. Всю жизнь работал слесарем на заводе, получал скромную пенсию, жил тихо.
А у Анны Семёновны сын Денис уехал в Екатеринбург после института, устроился программистом, женился, завёл детей. Поначалу навещал, потом всё реже. Звонил по праздникам, спрашивал о здоровье, обещал приехать, но не приезжал.
— Он же занятой, — оправдывала сына Анна Семёновна перед соседками. — Работа ответственная. Да и дети маленькие, жена слабая…
На самом деле сын просто забыл. Не со зла — просто жизнь закрутила, и мать осталась где-то на краю памяти. Живёт себе, пенсию получает — и ладно.
Внучка Оля иногда скидывала фотографии в мессенджере. Красивая девчонка, но чужая. Бабушку почти не помнила.
— Коля, а ты детей хотел? — спросила как-то Анна Семёновна, когда они пили чай с пирогом.
— Хотел, — медленно размешивал сахар. — Но не вышло. Жена, царство ей небесное, всё лечилась. Потом поздно было… Говорила: «Женись на другой». А я как мог? Она у меня… одна была.
Анна Семёновна дёрнулась, накрыла его руку своей.
— Хороший ты мужик, Коля. Нынче таких мало.
Николай Иванович покраснел, отвел взгляд.
— Да какой хороший… Обычный.
— Нет. Обычные — равнодушные. А ты за всех переживаешь.
Так и было. Николай Иванович не мог пройти мимо чужой беды. В доме знали: если что-то случилось — звать Николая Ивановича. У бабы Мани с первого этажа кран потек — он чинил. У молодой матери сломали коляску — он новую притащил. Старушке в больницу надо — он кошку её кормил.
— Ты словно за всех в ответе, — говорила ему Анна Семёновна. — Устанешь ведь.
— А как иначе? — удивлялся он. — Людям же плохо.
Соседи уважали, но за глаза посмеивались: слишком уж добрый, прямо юродивый. А Анна Семёновна знала — таких беречь надо.
Сама она тоже была непростая. Всю жизнь в библиотеке работала, книги любила. Муж умер рано, сына одна растила. А он вырос — и улетел. Обычная история, но от этого не легче.
— Знаешь, что больнее всего? — призналась однажды Николаю Ивановичу. — Не то, что уехал. А то, что стал чужим. Звонит — а в голосе пустота. Как с чужой тёткой говорит.
— Может, не умеет иначе? — осторожно предположил Николай Иванович. — Мужчины мы неумелые в этом.
— Нет, Коля. Он умеет. Просто не хочет. Стыдится, наверное, провинциальной матери. Жена у него из интеллигентов, родители — профессура. А тут я — библиотекарь из глубинки.
— Дурак он, — неожиданно резко сказал Николай Иванович. — Извините, но дурак. Такую мать стыдиться…
Анна Семёновна удивилась. Николай Иванович редко кого осуждал.
— Мы с тобой, Коля, из другого времени. Для нас семья — это свято.
А теперь они сидели в той же комнате, и Анна Семёновна снова завела разговор о завещании. Николай Иванович мял кепку в руках.
— Послушай, — продолжала она. — Я всё обдумала. Сыну квартира не нужна, продаст — и всё. А ты тут жил бы, цветы поливал, кому-то ещё помогал. Ты же такой — не пройдёшь мимо.
— Анна Семёновна, — вздохнул он. — Я понимаю, вы от чистого сердца… Но как это будет выглядеть? Скажут, я из-за выгоды к вам ходил.
— А ты из-за выгоды?
— Да что вы! Просто… одиноко было.Николай Иванович закрыл глаза, чувствуя, как в груди теплеет от слов этой уставшей, но такой сильной женщины, и тихо ответил: «Ладно, Анна Семёновна, оформляйте квартиру на меня, только обещайте, что ещё поживёте — мне ведь без вас тоже будет страшно».
